– Все это лишь во имя познания, сэр, – пробормотал Пирс.
Я наградил подростка ледяным взглядом, подумав, что Гай дает ему слишком много воли.
– Нет, Пирс, это была моя вина.
Гай выглядел смущенным и расстроенным.
– Ты будешь давать показания на следственных слушаниях, которые состоятся завтра утром? – спросил я его.
– Да, конечно.
– А Адам? Ты пока не решил, когда сможешь посетить его? Мне тоже нужно в Бедлам. В пятницу утром судебных слушаний не проводится, мы могли бы поехать туда вместе. В пятницу тебе будет удобно сделать это?
Он достал длинную записную книжку в кожаном переплете и полистал ее.
– В пятницу, в полдень.
– Хорошо. А теперь я ухожу.
Я бросил злой взгляд на книгу, которая все так же лежала открытой на столе, и на Пирса, терпеливо стоявшего рядом со своим хозяином.
Гай протестующе вздернул руку.
– Нет, Мэтью, подожди.
Гай закрыл атлас Везалия и протянул его Пирсу.
– Забери ее, мой мальчик, и принеси нам вина. А потом можешь продолжить изучение книги, если есть желание.
– Да, сэр.
Гай дружески похлопал парня по плечу, и тот удалился.
– Прости, Мэтью, мы ничем не желали оскорбить Роджера Эллиарда. Просто труд Везалия чрезвычайно важен для любого, кто занимается медициной, а ты ведь сам просил меня выяснить, как и отчего погиб твой друг. Причем, уверяю тебя, даже в те минуты, когда я этим занимался, я не переставал молиться о его бедной душе.
Я улыбнулся. Я слишком хорошо знал Гая и его доброту, чтобы сердиться на него слишком долго.
– Неужели этот твой Везалий такой выдающийся? – спросил я.
– О да! И главным образом потому, что он положил начало совершенно новому подходу, основываясь на наблюдении, а не слепом следовании общепринятой доктрине.
– В таком случае его труды не очень понравятся большинству врачей.
– Конечно, ведь он подрывает их монополию на некое тайное знание, а кто знает, к чему это приведет?
Я колебался, не зная, что делать.
Он взглянул на диаграмму, висевшую на стене.
– Вполне возможно, используя подход Везалия, можно поставить под сомнение и проверить сами основы медицинской науки, которые вплоть до сегодняшнего дня считались незыблемыми.
Я проследил за его взглядом и тоже посмотрел на схему с нарисованными на ней сложными уравнениями и символами. Представление о том, что человеческое тело состоит из четырех главных жидкостей – черной желчи, желтой желчи, слизи и крови, – соответствующих четырем стихиям – земле, огню, воде и воздуху, – настолько прочно укоренилось в сознании людей, что я даже представить себе не мог, как можно бросить вызов этой догме. Точно так же, как и прописной истине, в соответствии с которой любая хворь человека вызвана дисбалансом между четырьмя стихиями его тела. Я вспомнил, как мы с Роджером обсуждали эту концепцию в последний вечер, когда я его видел.
– В таком случае мне не рекомендуется есть салат, когда у меня плохое настроение, чтобы смягчить последствия разлития черной желчи? – проговорил я. – Это облегчило бы мое состояние.
Гай грустно улыбнулся.
– Я бы скорее рекомендовал тебе посещение музыкального вечера или долгую прогулку по Линкольнс-Инн-филдз.
– Только не эти поля, Гай. Похоже, именно там Роджер повстречал своего палача.
В дверь постучали. Пирс принес высокий кувшин с вином и два бокала. Когда он ушел, я сказал:
– Я обещал Дороти поймать убийцу, но беда в том, что я не знаю, как его ловить.
– Мне известно лучше, чем кому бы то ни было, как много загадок ты разгадал в прошлом. Сейчас ты просто недооцениваешь самого себя.
– Я был бы глупцом, если бы недооценил все сложности, связанные с этим делом. Из-за Пасхи и никудышной работы коронерских контор расследование начинается лишь через четыре дня после убийства. Четыре дня без официального расследования! Я надеялся на то, что королевский коронер ускорит ход событий, но этого не случилось. Готов поставить десять к одному, что убийцы уже нет в Лондоне, хотя при том, как обстоят дела, он вполне мог бы остаться здесь, втихомолку подсмеиваясь над коронерами, констеблями и их непроходимой глупостью.
Я сокрушенно покачал головой.
– Если он образованный человек, это сузит круг поисков. Ты не хуже меня знаешь, что мир медицины и мир юриспруденции весьма закрыты и их обитатели не любят делиться своими секретами.
– Возможно. Но многие неплохо разбираются в обеих науках. Впрочем, знание относительно двейла довольно необычно.
– Не только относительно самого вещества, но и о способах его применения. Подождем завтрашних слушаний. Может, что-нибудь прояснится.
Я кивнул и сделал глоток вина. Гай уже допил свой бокал, и это удивило меня, поскольку его неизменно отличала умеренность буквально во всем.
– Спасибо, что согласился взяться за Адама Кайта, – поблагодарил я.
Он кивнул.
– Мания спасения души. Странный вид одержимости. Предрасположенные к маниям люди оказываются зацикленными на других людях, идеях или религии. А уж от религиозных фанатиков вообще не стало прохода. Остается удивляться тому, что такие, как Адам Кайт, встречаются еще не так часто.
Гай задумчиво перевернул бокал донышком вверх.
– Лодочник сказал мне сегодня, что огромные рыбины, которые выбросились из реки, на самом деле – левиафаны и они предвещают второе пришествие Христа.
Гай мотнул головой.
– Левиафан был только один.
– Вот и я так думаю.
– Мир стал черно-белым, Мэтью. Это манихейский мир, в котором священники призывают всех и каждого принять участие в схватке между добром и злом. И при этом, разумеется, каждый абсолютно уверен в том, что его позиция единственно правильная.
Я склонил голову и улыбнулся.
– Вроде противостояния между протестантами и католиками?
– Совершенно верно. Не забывай, мои родители были мориски, которых изгнала из Испании инквизиция. Я собственными глазами видел дикость, разыгравшуюся после того, как эти фанатики, не знающие сомнений в своей правоте, дорвались до власти.
Гай посмотрел на меня угрюмым взглядом.
– Но заметь: сколько бы несправедливостей ни натворила католическая церковь, она всегда верила в свободу воли, что люди своими действиями и своей верой могут выбрать собственный путь к Богу. Новый протестантский радикализм подобного не допускает, предоставляя человеку лишь две возможности: либо он будет спасен, либо проклят. Не благодаря своему выбору, а токмо по Божьему разумению. И вот в результате мы получаем Адама Кайта, который считает, что он не угоден Богу.
– А его тупой викарий не способен излечить парня и поэтому думает, что он одержим.
– Так ему проще оправдать свою несостоятельность.
– Я никогда не разделял убеждений Лютера относительно предопределения, Гай. В их споре с Эразмом Роттердамским на тему свободы выбора я неизменно стоял на стороне Эразма.
Я взглянул на Гая.
– Сегодня утром я видел, как на площадь перед собором Святого Павла тащили уличного проповедника, облаченного во власяницу и с головой, посыпанной пеплом. Боннер намерен обрушиться на протестантов и сломить их сопротивление, но они этого так не оставят. Для иноземцев наступают тяжелые времена.
– Да, ты прав. Учитывая мою смуглую кожу и монашеское прошлое, мне лучше вести себя тише воды ниже травы и как можно реже выходить из дома. А кроме того, поменьше рассуждать об открытиях Везалия и тем паче того польского ученого, который утверждает, что Земля вращается вокруг Солнца. Но разве можно тут говорить о душевном спокойствии, даже если безвылазно сидишь дома?
Гай говорил так тихо, что я едва разбирал слова. Его лицо внезапно исказилось болью и грустью.
– Что с тобой, Гай? – участливо спросил я. – У тебя какие-то личные затруднения?
– Нет, – с усилием улыбнулся он. – Старые болячки дают о себе знать, вот и все. Но у меня в погребе достаточно вина, чтобы заглушить эту боль. Пойду-ка я спать.
Он встал из-за стола.
– Спокойной ночи.
– Я передам родителям Адама Кайта, что ты встретишься с ними. Для них это станет огромным облегчением.
Мы пожали друг другу руки, и я ушел. Я был рад, что расстались мы все-таки по-дружески. Но я не поверил Гаю, когда он сказал, что у него все в порядке.
Глава 8
На следующее утро я зашел за Дороти, чтобы сопровождать ее на коронерские слушания. Она не выходила из дома со дня смерти Роджера, и я беспокоился о том, как ей удастся вынести предстоящие хлопоты. Проходя по Гейт-хаус-корт, я заметил, что фонтан, как и фонтан в Вестминстере, уже включили и он весело брызгается струйками воды. Погода стояла теплая, в ветвях деревьев щебетали птицы. Мир природы возвращался к жизни, но я не мог найти в себе сил порадоваться этому весеннему пробуждению.
Дороти сидела в кресле перед камином, ее верная Маргарет – рядом с ней. Обе женщины были одеты в черные платья и чепцы с широкими траурными лентами. На темном фоне бледный овал лица Дороти казался белым как снег. Ее вид напомнил мне о том, как недавно я видел еще одну безутешную вдову – Кэтрин Парр.
Увидев меня, Дороти храбро улыбнулась.
– Уже пора? Да, по твоему лицу вижу, что пора.
Она вздохнула и посмотрела на фриз, висевший над камином. Я взглянул туда же. Из зарослей толстых ветвей на меня смотрел горностай.
– Прямо как живой, – заметил я.
– О, как нравилась эта вещь Роджеру! Его сердило лишь то, что угол фриза плохо отремонтировали после повреждения.
– Ты уверена, что сможешь выдержать то, что нас ждет сегодня? – спросил я, поглядев на ее белое лицо и впалые щеки.
– Да, – ответила Дороти, и в ее голосе прозвучала прежняя решительность. – Я должна видеть, как ловят убийцу Роджера.
– Опознание тела, если хочешь, я могу взять на себя.
– Да, сделай одолжение. Боюсь, что это будет для меня чересчур.
– До Гилдхолла доберемся на лодке.
– Хорошо.
Помедлив, она неожиданно для меня спросила:
– О чем говорят люди на улицах?
– Только о том, что здесь произошло жестокое убийство.
– Если кто-то осмелится сказать про Роджера хотя бы одно дурное слово, я выцарапаю ему глаза.
– Вот это правильно, хозяйка, – одобрительно проговорила Маргарет и помогла Дороти подняться с кресла.
В огромном, с колоннами, зале лондонской ратуши царило обычное оживление. Необычным было другое: два констебля, которых зачем-то поставили у входа. По залу во всех направлениях суетливо перемещались члены Городского совета и чиновники различных гильдий. Некоторые из них с любопытством поглядывали на большую группу одетых в черное адвокатов, собравшихся в дальнем углу. Я узнал суровое лицо казначея Роуленда, остальные были барристерами из Линкольнс-Инн, избранными в состав жюри присяжных. Меня удивило то, что, за исключением казначея Роуленда, все они были очень молоды. Многим было явно не по себе. В том числе и двум студентам, которые нашли тело. Они стояли с краю группы. Гай находился чуть в стороне и был погружен в беседу с Бараком.
Дороти взглянула на стоящих мужчин, поколебалась, а затем двинулась к скамейке у стены. Сев, она жестом подозвала Маргарет.
– Мы подождем здесь начала слушаний, – сказала она мне. – Для меня сейчас невыносимо говорить с кем бы то ни было.
– Как пожелаешь.
Я подошел к Бараку и Гаю.
– Здравствуй, Мэтью, – поздоровался Гай. – Это, должно быть, бедная вдова? Она выглядит ужасно бледной.
– Ей стоил о невероятных усилий прийти сюда сегодня. Но она храбрая женщина.
– Да, под ее страданиями чувствуется сила. – Он кивнул на Барака. – Джек заметил кое-что любопытное.
– Что именно?
Барак выглядел невыспавшимся и раздраженным. Неужели опять провел всю ночь в каком-нибудь притоне? Он наклонился ко мне, окатив кислым дыханием.
– Громкое убийство вроде этого неизменно собирает толпы зрителей, которые заполняют галерею для публики. Но эти констебли не пускают никого из посторонних.
– Вот как?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95