Она нужна им не больше, чем Эллен – своей родне.
Шоумс повысил голос.
– Вы все еще не поняли, что это за место, мастер Шардлейк? Это помойка, в которую зажиточные люди выбрасывают своих свихнувшихся родственников. Иногда объявляются филантропы, иногда больные выздоравливают или прикидываются выздоровевшими, чтобы выбраться на волю. Но Бедлам все равно остается мусорной ямой, предназначение которой – приносить золото директору Метвису. Бедлам буквально рождает золото, как любая выгребная яма рождает полчища крыс.
– Эллен служит в вашей больнице, даже если когда-то она являлась ее пациенткой. Так какого же дьявола вы с ней так поступаете?
Шоумс расхохотался мне в лицо.
– Это она вам сказала, что когда-то была пациенткой? Она и сейчас пациентка! И всегда ею будет! Я позволил ей выполнять кое-какие обязанности смотрителя, поскольку у нее получается находить общий язык с пациентами, хотя она и проявляет по отношению к ним излишнюю мягкость.
Он посмотрел на женщину.
– Но иногда она начинает задаваться, и тогда мне приходится напоминать ей, кто она такая, вышвыривая ее за дверь.
Шоумс перевел взгляд на Эллен, которая все так же стояла, прижавшись к стене. Она тяжело дышала и старалась не смотреть на закрытую дверь.
– Вот именно в этом и заключается ее безумие, – с жестокой откровенностью продолжал говорить Шоумс. – Она не может выходить на улицу, твердит, что окружающий мир крутится и шатается и хочет проглотить ее. Эллен такая с тех пор, когда банда молодых людей напала на нее в Суссексе, откуда она родом, и до срока сделала ее женщиной. Ну что, разве не так было дело, Эллен?
Эллен заставила себя отлепиться от стены и молитвенно сжала руки на груди.
– Да, мастер Шоумс, – тихо проговорила она и перевела взгляд на меня.
Ее удлиненное лицо залила краска стыда.
– Теперь, мастер Шардлейк, вы знаете обо мне все.
Один бог знает, какую жалость я испытал по отношению к этой несчастной женщине, но какое-то внутреннее чувство подсказало мне: если я покажу это, ей будет только хуже.
– Не важно, Эллен, – проговорил я. – Послушайте, бедный Адам в отчаянии. Не могли бы вы пойти вместе со мной, чтобы помочь ему? Вам лучше других удается общаться с ним. Если, конечно, вы в состоянии…
Она с благодарностью посмотрела на меня и тихо ответила:
– Да, конечно.
Эллен шатко пошла по коридору, нащупывая на поясе связку ключей. Я повернулся к Шоумсу.
– Надеюсь, Адам не слишком встревожился из-за этого инцидента. В противном случае я буду вынужден поставить в известность суд.
Шоумс окатил меня злобным взглядом. Посмотрев на Гибонса, стоявшего за его спиной, я увидел в глазах верзилы что-то сродни восхищению.
Я подошел к Эллен, стоявшей у закрытой палаты Адама.
– Эллен! – кричал он изнутри. – Что они с тобой сделали?
– Со мной все в порядке, – откликнулась женщина. – Я здесь.
– А доктор Малтон разве не приехал? – спросил я.
– Нет, сэр. Мы его ждем, но он до сих пор так и не появился.
Голос и поведение Эллен были уже почти нормальны, хотя в ней еще чувствовалась неуверенность, словно она приходила в себя после дурного сна.
Женщина открыла дверь. Прямо за порогом стоял Адам. Он подошел к двери настолько близко, насколько позволяла ему цепь, которой он был прикован за лодыжку. Его лицо было красным от напряжения, но при виде Эллен на нем появилось облегчение. Она вошла в палату.
– Как ты? – спросил он. – Я слышал, как ты кричала.
– Все хорошо, Адам, не волнуйся, – сказал я и, увидев, что в палате появилась табуретка, добавил: – Садись-ка сюда.
Мальчик нерешительно сел.
– Это доктор Малтон придумал принести сюда табуретку. Пусть, дескать, парень лучше сидит, чем валяется на полу во время своих молитв.
Только сейчас до меня дошло: а ведь Адам впервые проявил заботу о ком-то другом! И тут же он повернул ко мне свое блеклое лицо и произнес нечто, чего я не смог понять:
– Мое беспокойство об Эллен было богоугодным. Подтвердите это, сэр, если вас спросят. Я больше не грешил – даже в помыслах! Я не такой, как женщина этого богомерзкого викария.
Тут Адам безобразно раззявил рот и упал бы на колени, если бы Эллен его не подхватила.
– Ну же, Адам! – проговорила она.
Мальчик закрыл лицо руками и заплакал.
И тут кусочки головоломки в моем мозгу встали по местам. Его викарий, отец Мифон, дружил с преподобным Ярингтоном. По словам Тимоти, парень, навещавший Абигайль, был высоким и темноволосым. Точь-в-точь как Адам. Сейчас, правда, он напоминал ходячий скелет, но, по словам его матери, до того, как парень впал в состояние этой сумасшедшей одержимости, он был хорош собой.
Я шагнул вперед.
– Адам, имя Абигайль тебе что-нибудь говорит?
Мальчик вырвался из объятий Эллен, упал на пол и отполз к стене, с ужасом глядя на меня.
– Мой грех открыт! – зашептал он. – О Боже, прости меня! Не отвергай!
– Что вы делаете, сэр? – с возмущением спросила Эллен.
– Поворачиваю ключ, который должен быть повернут.
Присев на корточки рядом с мальчиком, я спросил как можно более спокойным голосом:
– Адам, как-то раз ты пришел в дом преподобного Ярингтона с посланием от твоего викария.
Он смотрел на меня глазами, полными ужаса.
– Да.
– Абигайль увидела тебя и зазвала к себе. Ей был нужен молодой. Она научила тебя вещам, о которых ты грезил, но никогда не испытывал. Я прав?
– Откуда вы это знаете? – шепотом спросил Адам. – Господь назначил вас орудием своего возмездия?
Я позволил себе улыбнуться.
– Нет, Адам. Мальчик из конюшни Ярингтона кое-кого видел, и я только что понял: он видел тебя. Вот и все. Абигайль сбежала, и мне необходимо найти ее, чтобы распутать дело.
Я не сказал Адаму, что Ярингтон убит.
– Это мой великий грех, – проговорил Адам. – Я знал: если мои родители и церковь узнают о нем, они отвергнут меня, поскольку тогда я утрачу право быть среди Божьих избранников. Вы не расскажете об этом моим родителям, сэр?
– Нет, не расскажу. Обещаю тебе.
– В ее руках я превращался в податливый воск, – продолжал свой рассказ Адам. – Господи Иисусе, я оказывался совершенно беззащитным. Ее, должно быть, прислал сам дьявол!
– Она была всего лишь бедной девушкой. Беспомощной жертвой в руках этого фарисея Ярингтона.
– Верно, – исступленно закивал Адам, – он был фарисеем! Я знал, что должен рассказать обо всем своим родителям, церкви… Я обратился к Богу, прося у него наставления и совета, но не чувствовал ничего… Ничего! Он что, покинул меня?
– Я не теолог, Адам, но одно для меня очевидно: ты не покинул его. Разве что пытался достучаться до него не самым правильным способом.
Для мальчика это оказалось чересчур. Он закрыл лицо руками и снова принялся всхлипывать. Поглядев на эту скорбную картину пару минут, я повернулся к Эллен.
– Мне пора уходить. Да будет вам известно, сведения, которые сообщил мне Адам, имеют чрезвычайную важность. Когда появится доктор Малтон, я не знаю. Могу ли я оставить Адама с вами?
Губы женщины искривились в горькой улыбке.
– Вы беспокоитесь о том, не безопасно ли будет ему со мной?
– Нет… я…
– На этот счет можете не волноваться, – резко проговорила Эллен. – Со мной всегда все в порядке.
Она набрала в грудь воздуху.
– Если только меня не выгонят наружу. А в остальном я не сумасшедшая.
– Я уверен: с вами Адам в хороших руках.
Лицо Эллен залила краска смущения.
– Вы и впрямь так думаете?
– Да. Если придет доктор Малтон, пожалуйста, расскажите ему то, что сказал Адам. И еще скажите ему… скажите, что я его очень ждал.
– Вы выглядите так, будто произошли какие-то неприятности, – заметила Эллен. – Адаму что-то угрожает?
– Нет, клянусь вам, что это не так, – улыбнулся я. – Вы добрая женщина, Эллен. И не позволяйте вонючей свинье вроде Шоумса думать о себе иначе.
Она кивнула, и из ее глаз хлынули слезы.
Я вышел из палаты. Мысли мои были в смятении. Значит, Абигайль посещал Адам! Именно он был тем самым темноволосым юношей, которого я искал! На миг меня охватил страх: а правильно ли я сделал, оставив Эллен наедине с ним? Ей ничто не угрожает? Нет, решил я. Если не считать странного недуга, заставляющего ее бояться открытого пространства, она выглядит совершенно разумной. Гораздо разумнее, чем большинство горожан, что шляются по улицам Лондона.
Глава 39
Домой я возвращался в глубокой задумчивости. Чтобы избегнуть утреннего столпотворения на улицах, я направил коня вдоль северной городской стены. Народу здесь почти не было, и это приятное ощущение покоя не смогло испортить даже то обстоятельство, что мне пришлось проехать мимо вонючего Хаундсдича, куда, невзирая на строгие предупреждения Городского совета, лондонский люд продолжал сбрасывать дохлых собак и лошадей.
Я думал про Адама. Как просто забыть, что сумасшедшие тоже когда-то были обычными людьми! Иссохшее лицо Адама раньше привлекало своей красотой, а сам он, как описывал его отец, был веселым и беззаботным парнем. Такой юноша непременно должен был попасть в круг внимания других прихожан, которые решили, что его нужно воспитывать, приучать к дисциплине, и принялись запугивать мальчишку геенной огненной. И вот что из этого вышло. Я задумался также и об Эллен, о ее трагической истории и о том, какой она могла бы быть, не случись с ней этого несчастья.
К Канцлер-лейн я подъехал с северной стороны. В этот час на улице царило оживление. Погруженный в свои мысли, я совсем не следил за дорогой, целиком положившись на свою славную лошадку, но внезапно меня вывел из задумчивости пронзительный крик:
– Эй, ты там! Гляди, куда едешь!
Я резко натянул поводья и увидел прямо перед мордой лошади уличного торговца, толкавшего трехколесную тачку с разной дребеденью. На нем было некое подобие плаща из какой-то драной мешковины, полы которого волочились по грязи. Немытое лицо обрамляли густые седые волосы и всклокоченная борода.
– Ты меня едва не переехал! – пробормотал он через плечо, удаляясь с мостовой. – Если попортил мой товар – заплатишь!
Я успокаивающе похлопал Бытие по крупу. Инцидент взбудоражил животное. А когда обернулся, коробейник уже успел дойти до Холборна. Вскоре я миновал ворота Линкольнс-Инн и подъехал к дому. Времени было всего полчетвертого.
Поднимаясь к себе в комнату, чтобы переодеться с дороги, я думал о том, что, по крайней мере, одна часть загадки разгадана. Я узнал, что юноша, посещавший дом Ярингтона, на протяжении последних недель был накрепко заперт в Бедламе. В центре подозрений вновь оказывался Годдард. Но зачем тогда он сообщил нам свой адрес?
Я взял Новый Завет и открыл его на Откровении Иоанна Богослова.
«Седьмой Ангел вылил чашу свою на воздух: и из храма небесного от престола раздался громкий голос, говорящий: совершилось! И произошли молнии, громы и голоса, и сделалось великое землетрясение, какого не бывало с тех пор, как люди на земле. Такое землетрясение! Так великое!»
Я задумчиво откинулся в кресле. До последнего времени каждое убийство представляло собой имитацию, жестокую пародию тех кар, которые обрушивают семь ангелов Апокалипсиса на погрязшее в грехе человечество. Тело несчастного Локли убийца использовал, чтобы перекрыть водопровод и имитировать тем самым пересыхание Евфрата после излияния шестой чаши гнева. Но Барак был прав, задавая вопрос: как этот безумец собирается имитировать землетрясение?
Я потянулся, чтобы положить Писание на стол, но промахнулся, и оно упало на пол, непроизвольно открывшись на предшествующих Апокалипсису страницах. Мое внимание привлек абзац. Это было первое послание апостола Павла к коринфянам.
«Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви – то я ничто».
Мне подумалось: а читал ли убийца эти слова? Если да, то они явно не произвели на него впечатления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Шоумс повысил голос.
– Вы все еще не поняли, что это за место, мастер Шардлейк? Это помойка, в которую зажиточные люди выбрасывают своих свихнувшихся родственников. Иногда объявляются филантропы, иногда больные выздоравливают или прикидываются выздоровевшими, чтобы выбраться на волю. Но Бедлам все равно остается мусорной ямой, предназначение которой – приносить золото директору Метвису. Бедлам буквально рождает золото, как любая выгребная яма рождает полчища крыс.
– Эллен служит в вашей больнице, даже если когда-то она являлась ее пациенткой. Так какого же дьявола вы с ней так поступаете?
Шоумс расхохотался мне в лицо.
– Это она вам сказала, что когда-то была пациенткой? Она и сейчас пациентка! И всегда ею будет! Я позволил ей выполнять кое-какие обязанности смотрителя, поскольку у нее получается находить общий язык с пациентами, хотя она и проявляет по отношению к ним излишнюю мягкость.
Он посмотрел на женщину.
– Но иногда она начинает задаваться, и тогда мне приходится напоминать ей, кто она такая, вышвыривая ее за дверь.
Шоумс перевел взгляд на Эллен, которая все так же стояла, прижавшись к стене. Она тяжело дышала и старалась не смотреть на закрытую дверь.
– Вот именно в этом и заключается ее безумие, – с жестокой откровенностью продолжал говорить Шоумс. – Она не может выходить на улицу, твердит, что окружающий мир крутится и шатается и хочет проглотить ее. Эллен такая с тех пор, когда банда молодых людей напала на нее в Суссексе, откуда она родом, и до срока сделала ее женщиной. Ну что, разве не так было дело, Эллен?
Эллен заставила себя отлепиться от стены и молитвенно сжала руки на груди.
– Да, мастер Шоумс, – тихо проговорила она и перевела взгляд на меня.
Ее удлиненное лицо залила краска стыда.
– Теперь, мастер Шардлейк, вы знаете обо мне все.
Один бог знает, какую жалость я испытал по отношению к этой несчастной женщине, но какое-то внутреннее чувство подсказало мне: если я покажу это, ей будет только хуже.
– Не важно, Эллен, – проговорил я. – Послушайте, бедный Адам в отчаянии. Не могли бы вы пойти вместе со мной, чтобы помочь ему? Вам лучше других удается общаться с ним. Если, конечно, вы в состоянии…
Она с благодарностью посмотрела на меня и тихо ответила:
– Да, конечно.
Эллен шатко пошла по коридору, нащупывая на поясе связку ключей. Я повернулся к Шоумсу.
– Надеюсь, Адам не слишком встревожился из-за этого инцидента. В противном случае я буду вынужден поставить в известность суд.
Шоумс окатил меня злобным взглядом. Посмотрев на Гибонса, стоявшего за его спиной, я увидел в глазах верзилы что-то сродни восхищению.
Я подошел к Эллен, стоявшей у закрытой палаты Адама.
– Эллен! – кричал он изнутри. – Что они с тобой сделали?
– Со мной все в порядке, – откликнулась женщина. – Я здесь.
– А доктор Малтон разве не приехал? – спросил я.
– Нет, сэр. Мы его ждем, но он до сих пор так и не появился.
Голос и поведение Эллен были уже почти нормальны, хотя в ней еще чувствовалась неуверенность, словно она приходила в себя после дурного сна.
Женщина открыла дверь. Прямо за порогом стоял Адам. Он подошел к двери настолько близко, насколько позволяла ему цепь, которой он был прикован за лодыжку. Его лицо было красным от напряжения, но при виде Эллен на нем появилось облегчение. Она вошла в палату.
– Как ты? – спросил он. – Я слышал, как ты кричала.
– Все хорошо, Адам, не волнуйся, – сказал я и, увидев, что в палате появилась табуретка, добавил: – Садись-ка сюда.
Мальчик нерешительно сел.
– Это доктор Малтон придумал принести сюда табуретку. Пусть, дескать, парень лучше сидит, чем валяется на полу во время своих молитв.
Только сейчас до меня дошло: а ведь Адам впервые проявил заботу о ком-то другом! И тут же он повернул ко мне свое блеклое лицо и произнес нечто, чего я не смог понять:
– Мое беспокойство об Эллен было богоугодным. Подтвердите это, сэр, если вас спросят. Я больше не грешил – даже в помыслах! Я не такой, как женщина этого богомерзкого викария.
Тут Адам безобразно раззявил рот и упал бы на колени, если бы Эллен его не подхватила.
– Ну же, Адам! – проговорила она.
Мальчик закрыл лицо руками и заплакал.
И тут кусочки головоломки в моем мозгу встали по местам. Его викарий, отец Мифон, дружил с преподобным Ярингтоном. По словам Тимоти, парень, навещавший Абигайль, был высоким и темноволосым. Точь-в-точь как Адам. Сейчас, правда, он напоминал ходячий скелет, но, по словам его матери, до того, как парень впал в состояние этой сумасшедшей одержимости, он был хорош собой.
Я шагнул вперед.
– Адам, имя Абигайль тебе что-нибудь говорит?
Мальчик вырвался из объятий Эллен, упал на пол и отполз к стене, с ужасом глядя на меня.
– Мой грех открыт! – зашептал он. – О Боже, прости меня! Не отвергай!
– Что вы делаете, сэр? – с возмущением спросила Эллен.
– Поворачиваю ключ, который должен быть повернут.
Присев на корточки рядом с мальчиком, я спросил как можно более спокойным голосом:
– Адам, как-то раз ты пришел в дом преподобного Ярингтона с посланием от твоего викария.
Он смотрел на меня глазами, полными ужаса.
– Да.
– Абигайль увидела тебя и зазвала к себе. Ей был нужен молодой. Она научила тебя вещам, о которых ты грезил, но никогда не испытывал. Я прав?
– Откуда вы это знаете? – шепотом спросил Адам. – Господь назначил вас орудием своего возмездия?
Я позволил себе улыбнуться.
– Нет, Адам. Мальчик из конюшни Ярингтона кое-кого видел, и я только что понял: он видел тебя. Вот и все. Абигайль сбежала, и мне необходимо найти ее, чтобы распутать дело.
Я не сказал Адаму, что Ярингтон убит.
– Это мой великий грех, – проговорил Адам. – Я знал: если мои родители и церковь узнают о нем, они отвергнут меня, поскольку тогда я утрачу право быть среди Божьих избранников. Вы не расскажете об этом моим родителям, сэр?
– Нет, не расскажу. Обещаю тебе.
– В ее руках я превращался в податливый воск, – продолжал свой рассказ Адам. – Господи Иисусе, я оказывался совершенно беззащитным. Ее, должно быть, прислал сам дьявол!
– Она была всего лишь бедной девушкой. Беспомощной жертвой в руках этого фарисея Ярингтона.
– Верно, – исступленно закивал Адам, – он был фарисеем! Я знал, что должен рассказать обо всем своим родителям, церкви… Я обратился к Богу, прося у него наставления и совета, но не чувствовал ничего… Ничего! Он что, покинул меня?
– Я не теолог, Адам, но одно для меня очевидно: ты не покинул его. Разве что пытался достучаться до него не самым правильным способом.
Для мальчика это оказалось чересчур. Он закрыл лицо руками и снова принялся всхлипывать. Поглядев на эту скорбную картину пару минут, я повернулся к Эллен.
– Мне пора уходить. Да будет вам известно, сведения, которые сообщил мне Адам, имеют чрезвычайную важность. Когда появится доктор Малтон, я не знаю. Могу ли я оставить Адама с вами?
Губы женщины искривились в горькой улыбке.
– Вы беспокоитесь о том, не безопасно ли будет ему со мной?
– Нет… я…
– На этот счет можете не волноваться, – резко проговорила Эллен. – Со мной всегда все в порядке.
Она набрала в грудь воздуху.
– Если только меня не выгонят наружу. А в остальном я не сумасшедшая.
– Я уверен: с вами Адам в хороших руках.
Лицо Эллен залила краска смущения.
– Вы и впрямь так думаете?
– Да. Если придет доктор Малтон, пожалуйста, расскажите ему то, что сказал Адам. И еще скажите ему… скажите, что я его очень ждал.
– Вы выглядите так, будто произошли какие-то неприятности, – заметила Эллен. – Адаму что-то угрожает?
– Нет, клянусь вам, что это не так, – улыбнулся я. – Вы добрая женщина, Эллен. И не позволяйте вонючей свинье вроде Шоумса думать о себе иначе.
Она кивнула, и из ее глаз хлынули слезы.
Я вышел из палаты. Мысли мои были в смятении. Значит, Абигайль посещал Адам! Именно он был тем самым темноволосым юношей, которого я искал! На миг меня охватил страх: а правильно ли я сделал, оставив Эллен наедине с ним? Ей ничто не угрожает? Нет, решил я. Если не считать странного недуга, заставляющего ее бояться открытого пространства, она выглядит совершенно разумной. Гораздо разумнее, чем большинство горожан, что шляются по улицам Лондона.
Глава 39
Домой я возвращался в глубокой задумчивости. Чтобы избегнуть утреннего столпотворения на улицах, я направил коня вдоль северной городской стены. Народу здесь почти не было, и это приятное ощущение покоя не смогло испортить даже то обстоятельство, что мне пришлось проехать мимо вонючего Хаундсдича, куда, невзирая на строгие предупреждения Городского совета, лондонский люд продолжал сбрасывать дохлых собак и лошадей.
Я думал про Адама. Как просто забыть, что сумасшедшие тоже когда-то были обычными людьми! Иссохшее лицо Адама раньше привлекало своей красотой, а сам он, как описывал его отец, был веселым и беззаботным парнем. Такой юноша непременно должен был попасть в круг внимания других прихожан, которые решили, что его нужно воспитывать, приучать к дисциплине, и принялись запугивать мальчишку геенной огненной. И вот что из этого вышло. Я задумался также и об Эллен, о ее трагической истории и о том, какой она могла бы быть, не случись с ней этого несчастья.
К Канцлер-лейн я подъехал с северной стороны. В этот час на улице царило оживление. Погруженный в свои мысли, я совсем не следил за дорогой, целиком положившись на свою славную лошадку, но внезапно меня вывел из задумчивости пронзительный крик:
– Эй, ты там! Гляди, куда едешь!
Я резко натянул поводья и увидел прямо перед мордой лошади уличного торговца, толкавшего трехколесную тачку с разной дребеденью. На нем было некое подобие плаща из какой-то драной мешковины, полы которого волочились по грязи. Немытое лицо обрамляли густые седые волосы и всклокоченная борода.
– Ты меня едва не переехал! – пробормотал он через плечо, удаляясь с мостовой. – Если попортил мой товар – заплатишь!
Я успокаивающе похлопал Бытие по крупу. Инцидент взбудоражил животное. А когда обернулся, коробейник уже успел дойти до Холборна. Вскоре я миновал ворота Линкольнс-Инн и подъехал к дому. Времени было всего полчетвертого.
Поднимаясь к себе в комнату, чтобы переодеться с дороги, я думал о том, что, по крайней мере, одна часть загадки разгадана. Я узнал, что юноша, посещавший дом Ярингтона, на протяжении последних недель был накрепко заперт в Бедламе. В центре подозрений вновь оказывался Годдард. Но зачем тогда он сообщил нам свой адрес?
Я взял Новый Завет и открыл его на Откровении Иоанна Богослова.
«Седьмой Ангел вылил чашу свою на воздух: и из храма небесного от престола раздался громкий голос, говорящий: совершилось! И произошли молнии, громы и голоса, и сделалось великое землетрясение, какого не бывало с тех пор, как люди на земле. Такое землетрясение! Так великое!»
Я задумчиво откинулся в кресле. До последнего времени каждое убийство представляло собой имитацию, жестокую пародию тех кар, которые обрушивают семь ангелов Апокалипсиса на погрязшее в грехе человечество. Тело несчастного Локли убийца использовал, чтобы перекрыть водопровод и имитировать тем самым пересыхание Евфрата после излияния шестой чаши гнева. Но Барак был прав, задавая вопрос: как этот безумец собирается имитировать землетрясение?
Я потянулся, чтобы положить Писание на стол, но промахнулся, и оно упало на пол, непроизвольно открывшись на предшествующих Апокалипсису страницах. Мое внимание привлек абзац. Это было первое послание апостола Павла к коринфянам.
«Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви – то я ничто».
Мне подумалось: а читал ли убийца эти слова? Если да, то они явно не произвели на него впечатления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95