Джейкоб! – окликнул Харснет, и в кухню вошел один из стражников.
Тоби со страхом уставился на него.
– Я не сделал ничего плохого! – воскликнул он.
– В таком случае вам нечего бояться, – отозвался Харснет, а стражник поднял старика на ноги.
Я тоже встал и проговорил:
– Мне, пожалуй, стоит расспросить мальчика.
– Хорошая мысль, – кивнул коронер.
Я вышел во двор перед домом. Огонек свечи, мерцавший через открытую дверь конюшни, помог мне добраться до нее кратчайшим путем. Мальчик сидел на перевернутом ведре возле соломенного тюфяка, прислонившись к боку большой серой кобылы, и гладил животное. Услышав мои шаги, он поднял чумазое испуганное лицо с дорожками от слез. Я испытал то же, что чувствовал всегда, встречая одинокого, страдающего ребенка.
– Тебя зовут Тимоти? – спросил я.
– Да, сэр, – еле слышно прошептал мальчик. – Сэр Тоби сказал, что хозяин умер. Его убил нехороший человек?
– Боюсь, что так.
– А что будет с мастером Тоби?
– Он пойдет с коронером. Я хотел бы задать тебе несколько вопросов.
– Да, сэр.
Я говорил мягко, и Тимоти немного расслабился, но страх пока не оставил его. В этом не было ничего удивительного. Что еще может испытывать маленький мальчик, когда посреди ночи в дом вламывается шайка незнакомцев?
– Ты знаешь про Абигайль? Женщину, которая здесь живет? – задал я вопрос.
Мальчик не ответил.
– Тебе велели никому не рассказывать про нее? Но это уже не важно.
– Тоби сказал, что хозяин побьет меня, если я даже произнесу ее имя. Один раз он и вправду стукнул меня – за то, что я выругался. Но я никому ничего не рассказывал. Абигайль была добра ко мне, хотя Тоби и твердил, что она великая грешница. А что теперь будет с Абби, сэр? Она не пострадает?
«Пострадает, да еще как, если Харснет не добьется от нее того, чего хочет», – подумалось мне.
Сделав глубокий вдох, я спросил:
– Ты точно никому не рассказывал про нее? Не бойся, тебя не накажут. Только скажи правду.
– Нет, сэр, честное слово! Могу поклясться на Библии, если хотите. Я никому ни слова не сказал. Мне нравилось, что Абби здесь жила. Она была доброй и иногда даже давала мне монетки, разрешала приходить и греться у очага, если хозяина и Тоби не было дома. Она говорила, что знает, каково это, когда тебе голодно и холодно.
Глаза мальчика снова наполнились слезами. Я понял, что он не видел доброго отношения ни от Ярингтона, ни от слуги. Только от шлюхи. И мне показалось, что, придавленный страхом, Тимоти что-то скрывает. Но если я скажу об этом Харснету, мальчика вместе с остальными сволокут в тюрьму архиепископа. Мне это было не по душе. Нет, я не обреку ребенка на подобную участь.
От дома послышался голос Харснета:
– Мастер Шардлейк!
Мальчик подпрыгнул от неожиданности и страха.
– Я должен идти, Тимоти, – сказал я. – Но завтра я непременно зайду, чтобы повидаться с тобой. Теперь, когда твоего хозяина не стало, ты ведь останешься без места? Тоби сказал, что у тебя нет семьи.
– Верно, сэр. Мне придется просить милостыню.
– Что ж, я попытаюсь подыскать для тебя что-нибудь, обещаю. Завтра я снова приду, и мы с тобой поговорим, ладно? Запри конюшню и ложись спать.
– Я сказал вам правду, сэр. Я никому не рассказывал про Абигайль.
– Я тебе верю.
– А констебли поймали человека, который убил хозяина?
– Еще нет, но обязательно поймают.
Я вышел из конюшни, остановился и досадливо прикусил губу. А что, если он сбежит? Нет, не сбежит, тем более что я пообещал ему найти другое место. Ему явно что-то известно, и это будет легче вытянуть из него, когда он оправится от первого потрясения.
– Мастер Шардлейк! – снова позвал меня Харснет, уже более нетерпеливо.
– Иду! – откликнулся я, продолжая с горечью думать о несчастном ребенке.
Я догнал Харснета и Барака, которые успели спуститься вниз по улице и стояли, глядя на церковь.
– И откуда только он пронюхал про шлюху Ярингтона? – вздохнул Харснет. – Я допрошу девчонку и этого слугу так, что им мало не покажется, но вряд ли они знают что-то еще. А что с мальчишкой?
– Он никому не рассказывал про Абигайль. Я сказал, что зайду завтра, когда он успокоится. Бедняга останется без места и крова над головой. Я обещал подыскать ему какую-нибудь работу.
Коронер с любопытством посмотрел на меня.
– Где?
– Пока не знаю.
– Надеюсь, вам это удастся, иначе из него вырастет еще один нищий, который будет голодать на улицах и пугать добрых людей. – Он покачал головой. – Как бы мне хотелось, чтобы им помогли и привели их к Господу!
От недавнего гнева Харснета не осталось и следа.
– Мой друг Роджер незадолго до смерти начал собирать пожертвования среди адвокатов, чтобы создать больницу для бедных.
– Это очень хорошо, очень правильно, – сказал коронер. – Неплохо было бы привлечь к этому благородному делу и священнослужителей. Бедняки начисто лишены страха Божьего. Я много раз сталкивался с этим, выполняя свои обязанности.
– Неудивительно. Ведь они отверженные.
– Такими же были Христос и его последователи. Но у них была вера.
– Они думали, что скоро настанет новый мир.
– Он непременно настанет. – Харснет улыбнулся. – Прошу прощения за свою недавнюю вспышку. Вы все же придете ко мне на ужин завтра вечером?
– Обязательно.
– Интересно, была ли у Ярингтона семья? Впрочем, я выясню это у слуги.
Из дома вышли стражники. За ними, едва переставляя ноги от ужаса, плелись Тоби и Абигайль.
– Я должен идти с ними, – бросил Харснет, быстро поклонился и пошел прочь.
– Не завидую я им, – пробормотал Барак, когда задержанных увели.
Глава 25
Мы с Бараком возвращались на Канцлер-лейн. Я едва тащился от усталости, руку в том месте, где были наложены швы, дергало от боли.
– Когда вернемся, нужно будет поспать хотя бы несколько часов, – проговорил Барак, который, судя по его виду, умаялся не меньше моего. – Завтра у нас дел невпроворот. Утром в суде слушается дело Адама Кайта, потом вместе с Харснетом – в Смитфилд, потом – к настоятелю.
При мысли о дне, который нас ожидал впереди, он застонал.
Некоторое время мы шли молча.
– А этот бедолага Ярингтон был тот еще кобель? – спросил Барак.
К нему вернулось его обычное насмешливое настроение. Наверное, это было вызвано тем, что он вновь столкнулся с обычной человеческой слабостью после того ужаса, свидетелями которого мы стали в церкви.
– Да, и убийца откуда-то узнал об этом.
– Откуда?
– Понятия не имею, но если мы это выясним, то сумеем его поймать.
– Что он предпримет дальше?
– Откуда мне знать! Харснет правильно говорит: пятое пророчество очень туманно.
– Как вы думаете, что скрывают эти люди – Локли и настоятель? Они ведь явно чего-то недоговаривают!
– Вот это нам завтра и предстоит выяснить.
– А может, они члены какого-нибудь тайного общества содомитов? В монастырях этих мерзких тварей хоть пруд пруди.
– Я не знаю, но по Локли этого не скажешь. Не похож он на… одного из этих.
– С этой публикой ни в чем нельзя быть уверенным наверняка.
– Ты обличаешь грехи столь же пламенно, как и Харснет.
Барак ухмыльнулся.
– Только те из них, которые не привлекают меня самого. А остальные почему бы и не поругать?
Наконец мы дошли до Канцлер-лейн. За одним из окон горела лампа. Орр, наш охранник, был начеку.
– Завтра я первым делом пойду повидаться с этим мальчиком, Тимоти, – устало сказал я.
– А что, если ночью он сбежит?
– Не сбежит. Говорю же тебе, ему нужно новое место.
– Вы что же, это место для него из пальца высосете?
– Есть у меня одна идея. Я его не подведу. Идем, я слишком устал, чтобы разговаривать. Нам нужно отоспаться, иначе завтра у нас будет двоиться в глазах.
Когда мы дошли до дома, я попросил Барака разбудить меня на рассвете, а затем обессиленно поднялся по лестнице в свою спальню. Несмотря на усталость, сон не приходил. Я и так и сяк крутил в голове обстоятельства ужасной смерти Ярингтона, сопоставляя ее с другими и пытаясь найти в них общие черты. Наконец я выбрался из-под одеяла, набросил плащ поверх ночной сорочки и зажег стоявшую на столе свечу из пчелиного воска. Спальня наполнилась желтым светом, и от этого мне стало как-то уютнее.
Усевшись за стол, я стал размышлять. Я был уверен в том, что, когда мы стаскивали Адама с Лондонской стены, убийца находился там. Может быть, именно тогда он выбрал Ярингтона в качестве новой жертвы? Нет, спектакль с сожжением планировался заранее, и убийце было известно о греховной связи Ярингтона с этой бедной девочкой. Но откуда? Тот факт, что доктор Гарней и Роджер отвернулись от идеи радикальных реформ, был широко известен, шумное, наполненное скандалами сожительство несчастного Тапхольма с девицей по кличке Елизавета Уэльская тоже не являлось ни для кого секретом. Однако Ярингтон окружил свою склонность к прелюбодеянию такой плотной завесой тайны! В этом состояло главное отличие первых трех жертв от последней.
Было очень важно увидеться с мальчиком завтра утром и выяснить, известно ли ему что-нибудь еще. Пока у меня не было достаточно улик, чтобы объявить убийцей Годдарда. Но если не Годдард, то кто этот человек, который разбирается в медицине, юриспруденции и совсем недавно имел отношение к религиозным радикалистам? В моей душе зародились подозрения: не слишком ли мягок Харснет со своими единомышленниками радикалами, добывая нужную нам информацию? Небось с такими, как Абигайль, он не станет церемониться.
На столе лежала старая книга по юриспруденции, которую я одолжил в библиотеке. Я раскрыл ее на деле Стродира и снова вдохнул запах пыли и старых чернил. Стродир, вероятно, тоже тщательно планировал свои преступления, не зря же его не могли поймать в течение стольких лет. Я вновь перечитал то место, где рассказывалось о том, как на суде он отказался от последнего слова, но зато часто «с яростью одержимого» (именно так, слово в слово, говорилось в документе) обрушивался на порочную практику торговли женским телом. Возможно ли, что и наш убийца верит в то, что делает богоугодное дело, или для него все это какая-то страшная игра? А может, и то и другое сплавилось воедино в его больном мозгу? Я вспомнил германских анабаптистов, захвативших власть в Мюнстере и организовавших там коммуну. Живя в своем невероятном обществе, они искренне верили, что с помощью повсеместно применяемого ими насилия они претворяют в жизнь Божью волю и приближают день долгожданного Армагеддона. Нельзя исключать, что и наш убийца считает каждый свой шаг осуществлением пророчеств Книги Откровения и торопит таким образом наступление конца света.
Я решил, что мне необходимо снова посоветоваться с Гаем, и наконец уснул.
Когда утром в дверь деликатно постучал Барак, я с трудом разлепил глаза и встал с постели. У меня ныла спина, а вот рука болела гораздо меньше, поэтому я решил не надевать больше перевязь. Небо за окном посветлело, очистилось, и на его голубом фоне бежали легкие пушистые облачка. Впервые за последние несколько дней я сделал упражнения для спины, крякая при каждом повороте и наклоне туловища. Потом поскреб заросшую щетиной щеку и подумал, что неплохо бы зайти к брадобрею. Наконец я спустился вниз.
В гостиной Барак, одетый в рубашку и теплые рейтузы, уже завтракал сыром, хлебом и сморщенными яблоками.
– Прошлогодние яблоки чересчур быстро высыхают, – пожаловался он.
– Я велел Питеру открыть новую бочку. Там яблоки будут свежее.
– Как ваша рука? Получше?
– Да, почти не болит.
– Выходит, юный Пирс потрудился на славу.
Я пододвинул к себе каравай.
– Тамазин еще не встала?
– Только что. Она в последнее время стала лениться.
Я посмотрел на Барака, и он покраснел.
– Синяки у нее на лице почти сошли, да и рот заживает, но она все равно пока не хочет, чтобы ее видели. Через день или два она будет в полном порядке. До сих пор бушует, вспоминая того зубодера, который пытался купить у нее зубы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Тоби со страхом уставился на него.
– Я не сделал ничего плохого! – воскликнул он.
– В таком случае вам нечего бояться, – отозвался Харснет, а стражник поднял старика на ноги.
Я тоже встал и проговорил:
– Мне, пожалуй, стоит расспросить мальчика.
– Хорошая мысль, – кивнул коронер.
Я вышел во двор перед домом. Огонек свечи, мерцавший через открытую дверь конюшни, помог мне добраться до нее кратчайшим путем. Мальчик сидел на перевернутом ведре возле соломенного тюфяка, прислонившись к боку большой серой кобылы, и гладил животное. Услышав мои шаги, он поднял чумазое испуганное лицо с дорожками от слез. Я испытал то же, что чувствовал всегда, встречая одинокого, страдающего ребенка.
– Тебя зовут Тимоти? – спросил я.
– Да, сэр, – еле слышно прошептал мальчик. – Сэр Тоби сказал, что хозяин умер. Его убил нехороший человек?
– Боюсь, что так.
– А что будет с мастером Тоби?
– Он пойдет с коронером. Я хотел бы задать тебе несколько вопросов.
– Да, сэр.
Я говорил мягко, и Тимоти немного расслабился, но страх пока не оставил его. В этом не было ничего удивительного. Что еще может испытывать маленький мальчик, когда посреди ночи в дом вламывается шайка незнакомцев?
– Ты знаешь про Абигайль? Женщину, которая здесь живет? – задал я вопрос.
Мальчик не ответил.
– Тебе велели никому не рассказывать про нее? Но это уже не важно.
– Тоби сказал, что хозяин побьет меня, если я даже произнесу ее имя. Один раз он и вправду стукнул меня – за то, что я выругался. Но я никому ничего не рассказывал. Абигайль была добра ко мне, хотя Тоби и твердил, что она великая грешница. А что теперь будет с Абби, сэр? Она не пострадает?
«Пострадает, да еще как, если Харснет не добьется от нее того, чего хочет», – подумалось мне.
Сделав глубокий вдох, я спросил:
– Ты точно никому не рассказывал про нее? Не бойся, тебя не накажут. Только скажи правду.
– Нет, сэр, честное слово! Могу поклясться на Библии, если хотите. Я никому ни слова не сказал. Мне нравилось, что Абби здесь жила. Она была доброй и иногда даже давала мне монетки, разрешала приходить и греться у очага, если хозяина и Тоби не было дома. Она говорила, что знает, каково это, когда тебе голодно и холодно.
Глаза мальчика снова наполнились слезами. Я понял, что он не видел доброго отношения ни от Ярингтона, ни от слуги. Только от шлюхи. И мне показалось, что, придавленный страхом, Тимоти что-то скрывает. Но если я скажу об этом Харснету, мальчика вместе с остальными сволокут в тюрьму архиепископа. Мне это было не по душе. Нет, я не обреку ребенка на подобную участь.
От дома послышался голос Харснета:
– Мастер Шардлейк!
Мальчик подпрыгнул от неожиданности и страха.
– Я должен идти, Тимоти, – сказал я. – Но завтра я непременно зайду, чтобы повидаться с тобой. Теперь, когда твоего хозяина не стало, ты ведь останешься без места? Тоби сказал, что у тебя нет семьи.
– Верно, сэр. Мне придется просить милостыню.
– Что ж, я попытаюсь подыскать для тебя что-нибудь, обещаю. Завтра я снова приду, и мы с тобой поговорим, ладно? Запри конюшню и ложись спать.
– Я сказал вам правду, сэр. Я никому не рассказывал про Абигайль.
– Я тебе верю.
– А констебли поймали человека, который убил хозяина?
– Еще нет, но обязательно поймают.
Я вышел из конюшни, остановился и досадливо прикусил губу. А что, если он сбежит? Нет, не сбежит, тем более что я пообещал ему найти другое место. Ему явно что-то известно, и это будет легче вытянуть из него, когда он оправится от первого потрясения.
– Мастер Шардлейк! – снова позвал меня Харснет, уже более нетерпеливо.
– Иду! – откликнулся я, продолжая с горечью думать о несчастном ребенке.
Я догнал Харснета и Барака, которые успели спуститься вниз по улице и стояли, глядя на церковь.
– И откуда только он пронюхал про шлюху Ярингтона? – вздохнул Харснет. – Я допрошу девчонку и этого слугу так, что им мало не покажется, но вряд ли они знают что-то еще. А что с мальчишкой?
– Он никому не рассказывал про Абигайль. Я сказал, что зайду завтра, когда он успокоится. Бедняга останется без места и крова над головой. Я обещал подыскать ему какую-нибудь работу.
Коронер с любопытством посмотрел на меня.
– Где?
– Пока не знаю.
– Надеюсь, вам это удастся, иначе из него вырастет еще один нищий, который будет голодать на улицах и пугать добрых людей. – Он покачал головой. – Как бы мне хотелось, чтобы им помогли и привели их к Господу!
От недавнего гнева Харснета не осталось и следа.
– Мой друг Роджер незадолго до смерти начал собирать пожертвования среди адвокатов, чтобы создать больницу для бедных.
– Это очень хорошо, очень правильно, – сказал коронер. – Неплохо было бы привлечь к этому благородному делу и священнослужителей. Бедняки начисто лишены страха Божьего. Я много раз сталкивался с этим, выполняя свои обязанности.
– Неудивительно. Ведь они отверженные.
– Такими же были Христос и его последователи. Но у них была вера.
– Они думали, что скоро настанет новый мир.
– Он непременно настанет. – Харснет улыбнулся. – Прошу прощения за свою недавнюю вспышку. Вы все же придете ко мне на ужин завтра вечером?
– Обязательно.
– Интересно, была ли у Ярингтона семья? Впрочем, я выясню это у слуги.
Из дома вышли стражники. За ними, едва переставляя ноги от ужаса, плелись Тоби и Абигайль.
– Я должен идти с ними, – бросил Харснет, быстро поклонился и пошел прочь.
– Не завидую я им, – пробормотал Барак, когда задержанных увели.
Глава 25
Мы с Бараком возвращались на Канцлер-лейн. Я едва тащился от усталости, руку в том месте, где были наложены швы, дергало от боли.
– Когда вернемся, нужно будет поспать хотя бы несколько часов, – проговорил Барак, который, судя по его виду, умаялся не меньше моего. – Завтра у нас дел невпроворот. Утром в суде слушается дело Адама Кайта, потом вместе с Харснетом – в Смитфилд, потом – к настоятелю.
При мысли о дне, который нас ожидал впереди, он застонал.
Некоторое время мы шли молча.
– А этот бедолага Ярингтон был тот еще кобель? – спросил Барак.
К нему вернулось его обычное насмешливое настроение. Наверное, это было вызвано тем, что он вновь столкнулся с обычной человеческой слабостью после того ужаса, свидетелями которого мы стали в церкви.
– Да, и убийца откуда-то узнал об этом.
– Откуда?
– Понятия не имею, но если мы это выясним, то сумеем его поймать.
– Что он предпримет дальше?
– Откуда мне знать! Харснет правильно говорит: пятое пророчество очень туманно.
– Как вы думаете, что скрывают эти люди – Локли и настоятель? Они ведь явно чего-то недоговаривают!
– Вот это нам завтра и предстоит выяснить.
– А может, они члены какого-нибудь тайного общества содомитов? В монастырях этих мерзких тварей хоть пруд пруди.
– Я не знаю, но по Локли этого не скажешь. Не похож он на… одного из этих.
– С этой публикой ни в чем нельзя быть уверенным наверняка.
– Ты обличаешь грехи столь же пламенно, как и Харснет.
Барак ухмыльнулся.
– Только те из них, которые не привлекают меня самого. А остальные почему бы и не поругать?
Наконец мы дошли до Канцлер-лейн. За одним из окон горела лампа. Орр, наш охранник, был начеку.
– Завтра я первым делом пойду повидаться с этим мальчиком, Тимоти, – устало сказал я.
– А что, если ночью он сбежит?
– Не сбежит. Говорю же тебе, ему нужно новое место.
– Вы что же, это место для него из пальца высосете?
– Есть у меня одна идея. Я его не подведу. Идем, я слишком устал, чтобы разговаривать. Нам нужно отоспаться, иначе завтра у нас будет двоиться в глазах.
Когда мы дошли до дома, я попросил Барака разбудить меня на рассвете, а затем обессиленно поднялся по лестнице в свою спальню. Несмотря на усталость, сон не приходил. Я и так и сяк крутил в голове обстоятельства ужасной смерти Ярингтона, сопоставляя ее с другими и пытаясь найти в них общие черты. Наконец я выбрался из-под одеяла, набросил плащ поверх ночной сорочки и зажег стоявшую на столе свечу из пчелиного воска. Спальня наполнилась желтым светом, и от этого мне стало как-то уютнее.
Усевшись за стол, я стал размышлять. Я был уверен в том, что, когда мы стаскивали Адама с Лондонской стены, убийца находился там. Может быть, именно тогда он выбрал Ярингтона в качестве новой жертвы? Нет, спектакль с сожжением планировался заранее, и убийце было известно о греховной связи Ярингтона с этой бедной девочкой. Но откуда? Тот факт, что доктор Гарней и Роджер отвернулись от идеи радикальных реформ, был широко известен, шумное, наполненное скандалами сожительство несчастного Тапхольма с девицей по кличке Елизавета Уэльская тоже не являлось ни для кого секретом. Однако Ярингтон окружил свою склонность к прелюбодеянию такой плотной завесой тайны! В этом состояло главное отличие первых трех жертв от последней.
Было очень важно увидеться с мальчиком завтра утром и выяснить, известно ли ему что-нибудь еще. Пока у меня не было достаточно улик, чтобы объявить убийцей Годдарда. Но если не Годдард, то кто этот человек, который разбирается в медицине, юриспруденции и совсем недавно имел отношение к религиозным радикалистам? В моей душе зародились подозрения: не слишком ли мягок Харснет со своими единомышленниками радикалами, добывая нужную нам информацию? Небось с такими, как Абигайль, он не станет церемониться.
На столе лежала старая книга по юриспруденции, которую я одолжил в библиотеке. Я раскрыл ее на деле Стродира и снова вдохнул запах пыли и старых чернил. Стродир, вероятно, тоже тщательно планировал свои преступления, не зря же его не могли поймать в течение стольких лет. Я вновь перечитал то место, где рассказывалось о том, как на суде он отказался от последнего слова, но зато часто «с яростью одержимого» (именно так, слово в слово, говорилось в документе) обрушивался на порочную практику торговли женским телом. Возможно ли, что и наш убийца верит в то, что делает богоугодное дело, или для него все это какая-то страшная игра? А может, и то и другое сплавилось воедино в его больном мозгу? Я вспомнил германских анабаптистов, захвативших власть в Мюнстере и организовавших там коммуну. Живя в своем невероятном обществе, они искренне верили, что с помощью повсеместно применяемого ими насилия они претворяют в жизнь Божью волю и приближают день долгожданного Армагеддона. Нельзя исключать, что и наш убийца считает каждый свой шаг осуществлением пророчеств Книги Откровения и торопит таким образом наступление конца света.
Я решил, что мне необходимо снова посоветоваться с Гаем, и наконец уснул.
Когда утром в дверь деликатно постучал Барак, я с трудом разлепил глаза и встал с постели. У меня ныла спина, а вот рука болела гораздо меньше, поэтому я решил не надевать больше перевязь. Небо за окном посветлело, очистилось, и на его голубом фоне бежали легкие пушистые облачка. Впервые за последние несколько дней я сделал упражнения для спины, крякая при каждом повороте и наклоне туловища. Потом поскреб заросшую щетиной щеку и подумал, что неплохо бы зайти к брадобрею. Наконец я спустился вниз.
В гостиной Барак, одетый в рубашку и теплые рейтузы, уже завтракал сыром, хлебом и сморщенными яблоками.
– Прошлогодние яблоки чересчур быстро высыхают, – пожаловался он.
– Я велел Питеру открыть новую бочку. Там яблоки будут свежее.
– Как ваша рука? Получше?
– Да, почти не болит.
– Выходит, юный Пирс потрудился на славу.
Я пододвинул к себе каравай.
– Тамазин еще не встала?
– Только что. Она в последнее время стала лениться.
Я посмотрел на Барака, и он покраснел.
– Синяки у нее на лице почти сошли, да и рот заживает, но она все равно пока не хочет, чтобы ее видели. Через день или два она будет в полном порядке. До сих пор бушует, вспоминая того зубодера, который пытался купить у нее зубы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95