В корпорации мы делили на троих клетушку, которую называли кабинетом. Мы с Роджером как раз работали, когда появилась Дороти, дочь моего начальника. Ей было велено передать мне, что назавтра назначены слушания и ее отец нуждается в моей помощи. Едва она успела все это рассказать, как в нашу каморку ворвался Торнли.
– Он был таким забавным толстым парнем, – смеясь, вспоминала Дороти. – На его круглом лице всегда играл румянец, но в тот момент он был бледен как смерть.
Я помнил, что он тогда по уши увяз в написании контрольной работы по земельному законодательству, которую должен был сдать на следующий день.
– Ну и историю он нам тогда рассказал! – подхватил я. – Дескать, он не сможет представить документ, потому что его съела собака! Глупое оправдание, но оно соответствовало истине. Ты хоть раз видела эту его собаку?
– Нет, она ведь жила у него дома.
– Здоровенная ищейка, которую он привез из деревни. Торнли держал ее в комнате, которую снимал на аллее Монашенок. Он даже продемонстрировал нам изжеванные обрывки документа, которые ему удалось спасти из пасти собаки. Некоторые из них все еще были в собачьей слюне.
– И мы помогли ему. Ты разложил обрывки по порядку, а мы с Роджером и Торнли переписывали то, что можно было прочитать. Но на некоторых чернила расплылись, и Торнли пришлось изрядно напрячь мозги, чтобы вспомнить, что там было написано.
– Некоторые пробелы восполнил для него Роджер.
– А на следующий день Торнли сдал эту работу, и она была отмечена за точность и аккуратность выполнения.
– Что стало с Торнли? Я не видел его с тех пор, как мы выпустились. – Я посмотрел на Дороти. – Ведь ты тогда и с Роджером встретилась впервые?
– Да, но пришла я в тот день именно к тебе.
– Ко мне?
Она едва заметно улыбнулась.
– Неужели ты думаешь, что у моего отца не было слуги, который мог бы передать тебе сообщение? Я предложила свои услуги, чтобы увидеться с тобой.
– Об этом я и не подумал. Но помню, как смотрел со стороны на ваш роман с Роджером и ужасно ревновал.
– Мне показалось, что я тебя ничуточки не интересую, и поэтому, когда я встретила Роджера…
– Значит, ты пришла, чтобы увидеть меня, – следом за ней тихо повторил я, ощутив тянущую боль в груди.
Я смотрел на плоскую равнину, переливавшуюся зеленым и коричневым цветами.
– Как мало мы друг друга знаем, – задумчиво произнес я. – И как легко совершаем ошибки.
– Да, – печально согласилась она.
– В последнее время… мне кажется, что даже Гая я знаю не так хорошо, как полагал раньше.
Я замялся, мучимый сомнениями, но затем посмотрел прямо на нее и сказал:
– Я не хотел бы, чтобы ты уезжала в Бристоль, Дороти. Мне будет тебя не хватать. Но решать тебе.
Она опустила глаза.
– Я ощущаю себя обузой для своих друзей.
– Для меня ты никогда не будешь обузой.
Дороти смотрела в поля. Возникла неловкая пауза.
– Нужно возвращаться, – сказала она, повернулась и пошла обратно.
Ее юбки волочились по мокрой траве.
Я боялся, что обидел ее, и вдруг понял: если она останется, по прошествии приличествующего трауру времени я буду просить ее руки. Возможно, со временем прежние чувства, которые она когда-то испытывала ко мне, вернутся. Возможно, они уже возвращаются, иначе зачем ей было бы вспоминать эту старую историю? И внезапно у меня возникло чувство, что Роджер одобрил бы это.
То, что я наконец признался самому себе в своих чувствах к Дороти, которые, по всей вероятности, никуда и не уходили, а дремали в моей душе все эти годы, и мысль, что в будущем у меня, возможно, есть надежда, вселили в меня радость. Посреди ужаса и опасностей, окружавших со всех сторон, это было светлым спасательным кругом, за который хотелось уцепиться.
А потом, идя по двору от двери Дороти к моей конторе, я снова увидел Билкнэпа. Он шел по Гейт-хаус-корт, но вдруг остановился и скрючился. Я заметил, что передвигается он с помощью палки. Его голова была опущена, и я мог бы уклониться от встречи, но не стал этого делать. Я вспомнил, как встретился в лавке Гая с его врачом – толстяком, уверенно рассуждавшим о клизмах и очищении желудка.
При моем приближении Билкнэп поднял голову. Его и без того худое лицо теперь напоминало череп, туго обтянутый кожей. Во взгляде вспыхнула злоба. А между тем в прошлые времена, когда Билкнэп был здоров, он никогда не смотрел другому человеку в глаза.
– Очень прискорбно видеть вас с палкой, – сказал я.
– Оставьте меня! Прочь с дороги! – прохрипел он и крепче сжал палку, словно собирался ударить меня. – Вы еще пожалеете, что так обошлись со мной!
– Тогда? В суде прошений? Я не мог поступить иначе. Но хотите – верьте, хотите – нет, мне не доставляет радости видеть вас больным.
Я помолчал, борясь с искушением повернуться и уйти, но продолжил:
– Несколько дней назад я познакомился с вашим врачом, доктором Арчером.
Его глаза подозрительно сузились.
– При чем тут доктор Арчер?
– Он находился в лавке моего друга, доктора Малтона, когда я зашел туда, и упомянул о том, что вы являетесь его пациентом. Он показался мне большой старой клизмой.
– Таков он и есть. Он замучил меня слабительным и кровопусканиями, утверждая, что мое тело разбалансировано и вырабатывает не те жидкости, поэтому их необходимо выводить таким способом.
Билкнэп прижал руку к животу и сморщился.
– Он дал мне какие-то новые слабительные пилюли. Они действуют так быстро, что я не успеваю и шагу ступить, как меня скручивает.
– Некоторые лекари бывают буквально зациклены на промывании желудка. У вас никогда не возникало мысли о том, чтобы показаться другому врачу?
– Доктор Арчер лечил еще моего отца. Что даст посещение другого лекаря, кроме путаницы и… новых расходов?
Он враждебно смотрел на меня, а я не мог понять, почему Билкнэп, не веривший никогда и никому, доверяет врачу, который явным образом не лечит, а калечит его? Однако на одном витке своей жизни человек может быть хитрым, как змея, а на другом – наивным, как ребенок. Я набрал в грудь воздуху и сказал:
– Билкнэп, почему бы вам не показаться доктору Малтону и не узнать его мнение?
– Этому темнокожему мавру? А что, если об этом прознает доктор Арчер? Он откажется лечить меня.
– Доктору Арчеру об этом знать необязательно.
– Наверняка доктор Малтон потребует деньги вперед. Уж он не упустит собственной выгоды.
– По этому поводу можете не переживать, – ответил я, а сам подумал: «Если Билкнэп обратится к Гаю, я скорее сам заплачу за лечение, чем заставлю друга гоняться за жадным адвокатом, пытаясь получить гонорар».
Билкнэп молчал, производя в уме какие-то вычисления. Он, без сомнения, размышлял о том, удастся ли ему получить бесплатную консультацию и таким образом заработать дополнительное очко в нашем противостоянии.
– Ладно, я пойду! – агрессивно заговорил он, будто принимая вызов. – Поглядим, что он мне скажет.
– Вот и хорошо. Вы найдете его в Баклсбери. Я увижусь с ним завтра и попрошу, чтобы он осмотрел вас.
Глаза Билкнэпа превратились в щелочки.
– Почему вы это делаете? – подозрительно спросил он. – Хотите заполучить еще одного клиента для своего друга?
– Мне не нравится наблюдать, как человека сводят в могилу никчемным лечением. Даже вас, Билкнэп.
– Откуда адвокату знать, какое лечение хорошо, а какое нет? – пробормотал он, повернулся и пошел прочь, даже не поблагодарив меня.
Я смотрел, как он уходит, постукивая палкой по каменным плиткам двора. Действительно, зачем я это сделал? А потом понял: если Гай сумеет помочь ему, именно я заработаю очко в борьбе со своим старинным противником. Кроме того, я буду знать, что сделал доброе дело. Может, именно это заставило меня предложить ему помощь? Впрочем, если мы станем что-то делать, лишь будучи уверены в том, что наши помыслы абсолютно чисты, мы никогда ничего не сделаем.
Глава 30
Остаток дня я работал, не выходя из конторы. Снова пошел дождь и лил, не переставая, почти до вечера. Барак находился здесь же. Он сидел молча, то и дело морщась от головной боли и, по всей видимости, страдая от жестокого похмелья.
«Ну и поделом тебе», – мстительно думал я.
Ближе к вечеру прибыл гонец из дворца Ламбет. Кранмер вызывал меня на совещание, которое было назначено на завтрашний день. Я решил, что вряд ли произошло нечто экстраординарное, иначе он приказал бы мне явиться немедленно. Видимо, архиепископ хотел выяснить, почему мы до сих пор топчемся на месте.
Я рано лег спать. Ночью снова зарядил дождь, и, просыпаясь пару раз, я слышал, как его струи хлещут по крыше. Лежа в темноте с открытыми глазами, я думал об убийце, который в эти минуты скрывался где-то там, в ночи. Возможно, как раз сейчас он наблюдает за домом, поскольку холод и дождь ему нипочем. А может быть, он сидит в какой-нибудь комнате в этом огромном городе и, подобно мне, слушает звуки дождя, а в голове его ворочаются темные, никому не ведомые мысли.
Следующее утро снова выдалось солнечным и ясным, суля очередной теплый день. Весна уверенно вступала в свои права. Сидя за столом и завтракая, я увидел в окне Тамазин, которая в одиночестве гуляла по саду, останавливаясь перед клумбами с нарциссами и крокусами. Затем она подошла к дому и села на скамейку возле входной двери. Я вышел во двор и направился к ней. Синяки с лица Тамазин сошли окончательно, и к женщине вернулась ее прежняя миловидность и привлекательность. Однако вид у нее был озабоченный. При моем приближении она привстала, но я жестом попросил ее не беспокоиться.
– Скамейка не мокрая? – спросил я.
– Она стоит под ветвями, и дождь на нее не попадает. У вас чудесный сад! – восхищенно добавила она.
– Ничего удивительного. Знаешь, сколько лет мне пришлось ухаживать за ним, чтобы он стал таким? Как себя чувствует Джек? Надеюсь, он никуда больше не уходил прошлой ночью?
– Нет. У него до сих пор раскалывается голова. – Она глубоко вздохнула. – Но вчера он попросил прощения. Он сказал мне то же самое, что и вам: когда с этим делом будет покончено, мы переедем в какой-нибудь маленький уютный домик. Может быть, там даже будет сад. По его словам, тогда мне будет чем заняться. Жаль, что он не сказал об этом мне первой.
– Но ведь ты все равно рада?
– Мне бы хотелось иметь сад, – тусклым голосом ответила Тамазин, – но, боюсь, мы не сможем позволить себе такой роскоши.
– Возможно, пришло время поднять ему зарплату, – сказал я.
– Странно, что вы вообще не уволили его после того, как он вел себя в вашем доме, – с холодной злостью сказала женщина.
– На нас сейчас давит страшное бремя, Тамазин.
– Я знаю, но, как вам известно, наши с Бараком неурядицы начались задолго до этого.
– Он понимает, что вел себя неправильно, Тамазин. Когда все закончится и вы переедете в другое место, дела пойдут на лад, вот увидишь.
Женщина мотнула головой.
– Вы знаете, какой у него острый язык. Он уже не в первый раз, когда его одолевает хандра, напивается и начинает меня оскорблять. Наутро он, конечно, извиняется, клянется в вечной любви, но проходит время, и все повторяется снова и снова. Я знаю, это наш умерший ребенок разводит нас все дальше и дальше друг от друга.
– Бывают мужья и похуже, – рассудительно заметил я. – Он тебя, по крайней мере, не бьет.
– Я должна его за это благодарить?
– Дай ему время, Тамазин.
– Иногда я думаю: почему я должна терпеть все это? Мне даже приходит в голову мысль о том, чтобы бросить его, вот только идти мне некуда.
Она прикусила губу.
– Впрочем, я не должна взваливать на вас еще и это, сэр.
– Дело не в том, что тебе некуда идти, а в том, что у тебя, кроме Джека, больше никого нет.
Я внимательно посмотрел на Тамазин, словно пытаясь внушить ей серьезность того, что собираюсь сказать.
– И, что бы ни происходило, помни: Джеку сейчас очень нелегко.
– Мне всегда нравилась его страсть к приключениям, и в то же время я хотела, чтобы он угомонился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95