– Кто вы? – прошептал Адам.
Это были его первые слова, обращенные не к Богу, а к человеку.
– Я врач и хочу узнать, почему ты считаешь, что Всевышний покинул тебя.
– Он меня не покинул! – яростно проговорил Адам.
– Но ведь он и не дал тебе знака, что твоя душа спасена?
– Еще нет. Я прочитал Библию, и я молюсь, молюсь… – На глазах несчастного выступили слезы. – Но он все не отвечает.
– Тебе, должно быть, тяжело.
– Преподобный Мифон многие дни молился вместе со мной. Он заставлял меня укрощать плоть, воздерживаясь от пищи, но я только падал в обмороки.
– Ты молишься так усердно, – мягко проговорил Гай. – Услышишь ли ты Бога, если он ответит тебе?
Адам наморщил лоб и подозрительно поглядел на Гая.
– Как же я могу его не услышать?
– Твой страх так силен, что заглушает все остальное. Чего ты так боишься – преисподней?
– Геенны огненной, – прошептал Адам так тихо, что Гаю пришлось наклониться к нему. – Прошлой ночью я видел сон.
– Что тебе снилось?
– Я находился в карете, в каких ездят богачи. В черной карете, запряженной четверкой черных коней. Мы ехали по деревенской дороге. Поля были темными, а деревья – голыми. Я не мог понять, куда меня везут. Потом мы проехали через деревню. Люди выходили из своих домов и говорили: «Его везут в преисподнюю. Все глубже и глубже. Скорбите о муках, которые ему придется претерпеть, ибо он столь мерзок, что место ему – на самом дне адской бездны». Я посмотрел вперед и увидел на горизонте красные всполохи, а в нос мне ударил запах серы.
– Кто правил каретой? – уточнил Гай.
– Не помню.
Внезапно Адам, словно сломавшись, принялся всхлипывать, по его немытому лицу потекли слезы. Гай положил руку ему на плечо.
– Плачь, – сказал он, и я увидел глубокую грусть в его глазах.
И это Гай, который с такой холодной беспристрастностью рассуждал относительно смерти Роджера и рассказывал про состояние его внутренностей! Я почувствовал прилив необъяснимого гнева.
Наконец слезы Адама иссякли. Гай сделал еще одну попытку поднять его с пола, но мальчик опять стал сопротивляться.
– Мне нужно молиться, – проговорил он бесконечно уставшим голосом. – Прошу вас. Я и так потерял время, разговаривая с вами. Я должен молиться.
– Очень хорошо, но сначала ответь мне на один вопрос. Как ты думаешь, почему Господь насылает страдания именно на тебя? Он что, выделил тебя среди остальных?
– Нет. – Адам ожесточенно потряс головой, глядя не на Гая, а на стену. – Все должны бояться адских мук, как боюсь их я. Вечно гореть в дьявольском пламени – что может быть страшнее? В нашей церкви мы знаем истину: именно это ждет тех, кто грешит и кто не спас свою душу.
– А другие верующие, прихожане отца Мифона, – они тоже грешники?
– Да, но все они получили весточку от Бога о том, что они среди избранных, среди спасенных.
– Но не ты?
– Нет.
Адам повернулся лицом к Гаю.
– Я точно знаю, что не спасен. Преподобный Мифон говорит, что внутри меня дьявол. Я должен просить Господа избавить меня от нечистого, спасти мою душу. А теперь оставьте меня. Оставьте меня!
Этот неожиданный крик заставил меня вздрогнуть всем телом. Адам снова отвернулся к стене и принялся бубнить свои монотонные мольбы.
– Господи, услышь мои молитвы! Прошу, услышь меня!
Гай поднялся на ноги и мотнул головой в сторону двери. Мы вышли в коридор. На лице моего друга была написана злость.
– Не мог бы ты позвать смотрителя? – спросил он. – Но только женщину, а не того гоблина, который является тут главным.
– Хорошо, – ответил я и отправился в гостиную.
Там вновь воцарилась тишь да гладь. Сисси штопала, играющие шлепали картами по столу. К ним за столом присоединилась Эллен. Я заметил, что глаза Джейн красны от слез. Увидев меня, она закрыла лицо руками.
– Миссис Эллен, доктор Малтон хотел бы перемолвиться с вами парой слов, – смущенно проговорил я.
Звякнув ключами на поясе, смотрительница встала, и мы вышли из комнаты.
– Я приношу извинения за выходку Джейн, – сказала она, внимательно глядя на меня. – Она глубоко сожалеет о случившемся. Но приход посетителей неизбежно приводит пациентов в возбужденное состояние, и с этим приходится мириться.
– Я понимаю.
– Сегодня за ней придется присматривать внимательнее, чем обычно, иначе она может причинить себе какой-нибудь вред.
Гай стоял в коридоре и наблюдал за Адамом сквозь смотровое окошко. Услышав наши шаги, он с улыбкой повернулся к Эллен.
– Мой друг говорит, что вы очень добры к Адаму.
Женщина зарделась от смущения.
– Я стараюсь.
– Он очень болен.
– Мне это известно, сэр.
– Очень важно, чтобы он все время находился под замком и не мог выбраться отсюда, иначе он может совершить какую-нибудь глупость. Но при этом не менее важно, чтобы он содержался в чистоте и ежедневно принимал пищу, даже если будет противиться этому. И постарайтесь – только очень мягко – отвлекать его на различные повседневные мелочи: необходимость есть, находиться в тепле и так далее.
– Как если бы он хандрил и его нужно было вытащить из этого состояния? Но у Адама не просто хандра, с ним все гораздо хуже, сэр.
– Я знаю, но все же постарайтесь выполнить мою просьбу. Согласятся ли другие смотрители помочь вам?
– Одни согласятся, другие нет. Но я передам главному смотрителю Шоумсу, что таковы ваши указания. – Женщина язвительно улыбнулась. – Он очень боится адвоката Шардлейка.
– Вот и хорошо. – Гай похлопал меня по плечу. – Идем, Мэтью. Найдем спокойное местечко, где мы могли бы потолковать. Кроме того, я сейчас ощущаю настоятельную потребность выпить чего-нибудь покрепче.
Мы зашли в ближайшую таверну. Я взял бутылку вина и две кружки. Гай сидел, нахмурившись, с крайне озабоченным видом.
– Этот парень, Адам, обратил внимание на цвет моей кожи, – неожиданно сказал он. – В его глазах промелькнул огонек удивления.
– Да, я это тоже заметил.
– Это, а также то, что мне, пусть и ненадолго, удалось его разговорить, вселяет надежду. Значит, его все же можно отвлечь от бесконечных молитв.
– На него страшно смотреть. Эта история о том, как его везли в преисподнюю…
– Он страдает, как любой другой. Мне приходилось видеть такое. Это отчаяние.
Гай нахмурился.
– И само это место… – Я с неодобрением покачал головой.
– Некоторым больным, не имеющим семьи, которая могла бы о них позаботиться, в Бедламе лучше. В противном случае они просили бы подаяние в городе или скитались бы в лесах, как дикие звери. А Адаму, окажись он на воле, грозила бы нешуточная опасность.
– Что ты о нем думаешь? Он производит впечатление безнадежного, неизлечимого больного.
Гай вновь задумался.
– Позволь мне спросить тебя кое о чем. Как по-твоему, что думает Адам Кайт о самом себе?
– Он полагает, что Господь оставил его.
– Это он думает о Боге. А о самом себе?
– Что он недостоин любви Всевышнего.
– Да, он занят лишь самоуничижением. Люди, считавшие себя недостойными, существовали с сотворения мира.
– Мы должны побороть это его убеждение с помощью здравого смысла, – предложил я.
– О, умоляю тебя, Мэтью! – улыбнулся Гай. – Если бы все было так просто! Нашим сознанием в большей степени правит не здравый смысл, а эмоции, и иногда они выходят из-под контроля.
Глаза Гая на мгновение стали невидящими, как в те минуты, когда он сидел в гостиной Бедлама, словно вглядываясь внутрь себя.
– А почему так происходит? – продолжил он. – Потому что иногда мы очень рано научаемся ненавидеть самих себя.
– Вполне возможно, – согласился я.
То, о чем говорил Гай, было мне хорошо знакомо. С раннего детства я выслушивал злые насмешки и был изгоем из-за моего физического дефекта, который со временем и мне самому стал казаться пугающим и постыдным.
– А эти радикальные церковники должны ненавидеть себя больше, чем кто бы то ни было. Как бы они ни пыжились на публике, они все равно понимают собственную никчемность, и если их души не попадут в геенну огненную, то лишь по необъяснимому Божьему промыслу.
– Когда наступит конец света, а это, как они утверждают, может произойти в любую минуту.
– Всегда существовали клерикалы, предрекавшие скорый апокалипсис, а среди фанатичной части прихожан людей, уверенных в этом, еще больше. Именно в такой среде и рос Адам. Как, по словам родителей, началась его болезнь?
Я пересказал Гаю то, что услышал от Кайтов. Что Адам рос жизнелюбивым, открытым ребенком, а неистовая религиозность начала формироваться у него сравнительно недавно, в результате чего он и дошел до своего нынешнего состояния.
– Они хорошие люди, – заключил я, – но находятся под влиянием своего пастора, лицемерного догматика по имени Мифон. Однако тревога за судьбу сына помогает им – особенно матери Адама – постепенно освобождаться от этой зависимости.
– Я должен встретиться с ними. – Гай поскреб подбородок. – Адам впал в такое состояние не просто так. С ним что-то произошло, и именно это «что-то» довело его до безумия. Его сон – ключ ко всему. Люди, которых он видел во сне, говорили: «Он столь мерзок, что место ему на самом дне адской бездны». И я думаю, он знает, кто правил каретой в его сне. Если мне удастся выяснить, кто это, мы, возможно, отыщем тропинку к его спасению.
– Ты возлагаешь слишком большие надежды на какой-то ночной кошмар.
– Сны – это ключи к пониманию, это путь. – Он покачал головой. – Сложно представить, что это мертвенно-бледное, изможденное создание было когда-то сильным, полным жизни юношей. Но безумие может разрушать не только разум, но и тело.
– Ты придешь к нему еще? – спросил я.
– Если этого захотят его родители и ты.
– Понятно.
Я с любопытством посмотрел на Гая.
– А я и не знал, что тебе приходилось иметь дело с умалишенными.
– Это входило в обязанности монастырского врачевателя. Меня всегда интересовали болезни ума, возможно, потому, что они столь разнообразны и их трудно сразу определить. По мнению некоторых, их порождает дисбаланс телесных жидкостей и приток дурных жидкостей к мозгу.
– Так же, как разлитие черной желчи приводит к меланхолии?
– Вот именно.
– Другие полагают, что психические болезни вызваны физиологическими нарушениями в мозгу, но обнаружить их, не считая смертоносных опухолей, насколько мне известно, пока никому не удалось.
Гай тяжело вздохнул.
– А есть типы вроде твоего друга Мифона, которые считают причиной душевных расстройств одержимость дьяволом и предлагают лечить их с помощью экзорцизма.
– К какой же школе принадлежишь ты?
– Я храню верность традиции Везалия, хотя у него было много интеллектуальных предтеч. Он начинает не с теории, а с того или иного нарушения: изучает его, исследует, пытается понять, в чем именно оно состоит и чем вызвано. Слова и действия безумца могут содержать в себе разгадку того, что происходит в его мозгу, и даже к сумасшедшему иногда применимы благоразумие и здравый смысл.
– Помнишь Сисси, пожилую женщину, которая была в гостиной? Именно так с ней ведет себя Эллен. Она пытается извлечь ее из ее внутреннего заточения, загрузить какими-то простыми будничными заданиями вроде шитья.
– Да, меланхоликам это может помочь. Имея дело с ними, главное – переключить их сознание с мрачных мыслей на повседневность.
– Послушай, – вдруг осенило меня, – а может, убийца Роджера страдает каким-нибудь душевным расстройством? Разве может нормальный человек совершить столь жестокое и бессмысленное на первый взгляд убийство?
«Два убийства», – мысленно добавил я, но вслух этого не сказал, поскольку не смел нарушить строжайший запрет Кранмера рассказывать Малтону про убийство доктора Гарнея.
– Вполне возможно, – согласился Гай. – Если только мастер Эллиард не дал кому-нибудь повода для столь ужасной мести, в чем я, как человек, знавший его, сомневаюсь.
– Да, такого быть не могло.
В моей голове родился еще один вопрос, и я сделал глоток вина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95