Я хотел было отобрать лошадь у кого-нибудь из зевак и пуститься в погоню, но понял, что это ничего не даст, поскольку преступник уже далеко. Устало я оглядел место побоища.
Барак отделался всего лишь царапиной, а вот рана бедного студента была серьезной. Теперь ему до конца жизни придется ходить со шрамом поперек щеки и носа. Чудо еще, что лезвие не задело глаза! Казначей Роуленд велел отвести раненого в Линкольнс-Инн, а потом повернулся ко мне. Он был в ярости и требовал объяснений, почему мы напали на торговца. Услышав, что этим «торговцем» был человек, убивший Роджера Эллиарда, казначей ошеломленно заткнулся.
Толпа медленно рассосалась, лишь мы трое – я, Барак и Орр – остались стоять возле тележки мнимого коробейника. Мы обыскали ее, но не нашли ничего, кроме грошовой бижутерии, щеток для обметания пыли, каких-то тряпок и уксуса для чистки серебра.
– Тележка довольно большая, – рассудительно отметил Барак. – В ней вполне хватит места, чтобы спрятать тело.
Он взял одну из тряпок и перевязал ею кровоточащую руку.
– Вот таким образом он и следил за нами и подслушивал наши разговоры, – откликнулся я. – Правда, я не помню, чтобы замечал седобородого «торговца» в толпе, но предполагаю, что у него могли иметься и другие обличья.
– Как по-вашему, сэр, это был Годдард? – спросил Орр.
– Разве тут разберешь? Фальшивый нос, парик, искусственная борода…
– Я не заметил на его носу бородавки, – сказал Барак. – Если она такая большая, как про нее говорят, ее невозможно спрятать даже под фальшивым носом.
– Зачем он приперся? – недоумевал Орр. – Что ему здесь понадобилось?
– Возможно, решил разнюхать, что и как. А может, решил снова попугать нас или даже сделать что-нибудь с нашими женщинами.
Подумав несколько секунд, я стал вытаскивать со дна тележки склянки с уксусом для чистки серебра, откупоривать их и выливать содержимое прямо в тележку. Содержимое седьмой зашипело и стало разъедать дерево.
– Витриол. Снова витриол! Вот почему он стучался в дом. Он собирался облить этой пакостью Джоан или Тамазин!
Мы медленным шагом возвращались домой, оставив тележку там, где она была. Этот предмет уже не мог сказать нам ничего нового. Фальшивую бороду я бросил туда же.
На пороге нас ждала Джоан. Она и без того выглядела испуганной, а увидев кровоточащую руку Барака, едва не хлопнулась в обморок.
– Что случилось? – дрожащим голосом прошептала она.
– Там был человек, который избил Тамазин, а потом ранил меня, – пояснил я и, посмотрев в ее встревоженное лицо, добавил: – Но его больше нет, он сбежал.
Мне была мучительна сама мысль о том, что могло бы произойти, открой ему дверь Тамазин или Джоан.
– С вами все в порядке? Где мальчики?
– Я велела им оставаться в конюшне.
Я устало кивнул.
– Они уже могут выйти оттуда. Орр, спасибо за помощь!
Он склонил голову и пошел вслед за Джоан на кухню. Барак прислонился спиной к дверной перекладине. Лицо его было белее полотна.
– Я бы достал его, если бы не этот идиот Роуленд! – с яростью выдавил он сквозь сжатые зубы.
– Наверняка достал бы.
– Я не могу рассказать Тамми про витриол. Не могу, хоть убейте. – Он тяжело вздохнул. – Значит, она не может выходить за порог, пока все это не закончится.
– Почему это я не смогу выйти из дому? – послышался голос с балюстрады второго этажа.
Мы подняли глаза и увидели стоявшую наверху лестницы Тамазин. Она, видимо, слышала последние слова Барака. Заметив раненую руку своего мужа, Тамазин гневно выкрикнула:
– А теперь-то какого дьявола с тобой случилось?!
Я впервые услышал, чтобы эта милая женщина сквернословила.
– Там, на улице, был убийца. Нам почти удалось словить его, но он сумел смыться. А рана… Да это, собственно, и не рана. А так, царапина. Согрей воды, чтобы я мог промыть ее.
– Но почему ты сказал, что я не смогу выйти за порог?
– Потому что он все еще может быть где-то поблизости.
– Он был «где-то поблизости» на протяжении последних трех недель. Вы в конце концов объясните мне, что происходит?
– Думаю, ты должен рассказать ей все, – едва слышно прошептал я Бараку. – Она сильная и вынесет это.
– Нет, я не могу, – также шепотом ответил он. – Не могу сказать ей, что такая штука могла случиться с ней только потому, что она является моей женой.
Он вздохнул, едва не подавившись этим вздохом.
– Что это ты там бормочешь? – спросила сверху Тамазин.
– Делай, что я говорю, женщина, и не задавай вопросов! – громко прорычал Барак и стал взбираться по ступеням, держась за раненую руку.
Жена посторонилась, позволяя ему пройти. На его лице была смесь злости и тревоги. Барак вошел в комнату, Тамазин – следом за ним. Дверь шумно захлопнулась.
На дворе снова зарядил ливень и принялся щедро поливать окна своими уже успевшими опостылеть мне струями.
Перед тем как лечь спать, я стоял у окна и, глядя на дождь, думал, починили ли сливные ворота в водопроводе Чартерхауса. Вдруг мои раздумья прервал стук в дверь. Я открыл. На пороге стоял Барак.
– Какие-то новости от Харснета? – спросил я.
– Нет.
Правый рукав его рубашки был закатан, а на предплечье наложена чистая повязка. Над этой свежей раной виднелись другие шрамы, следы, оставшиеся от прежних рукопашных. Вид Джека был очень усталым.
– Можно мне войти? – спросил он. – Я хочу поговорить с вами.
Я кивнул. Барак вошел в спальню и уселся на мою кровать. Некоторое время он молчал, потом тряхнул головой и сказал:
– Она злится из-за того, что я запретил ей выходить из дому и при этом не объясняю почему.
– Тебе следовало рассказать ей про витриол.
Он снова упрямо качнул головой.
– Не могу! Ну не могу я рассказывать ей про все эти ужасы! Да и сам я… Как представлю себе, что он плеснет ей в лицо этой дрянью…
Барак умолк, но на глазах у него выступили слезы.
– Ну же, дружище! – ободряюще проговорил я, взяв его за локоть. – Ведь ты же знаешь, какая она сильная! Ведь именно за это ты полюбил ее в Йорке. Помнишь?
– Но теперь я ее муж. И обязан защищать ее, и должен быть способен сделать это.
Помолчав, он добавил:
– Я должен подарить ей ребенка.
Барак снова умолк. Собравшись с силами, он продолжил:
– Я знаю: когда дитя, только что покинувшее чрево матери, умирает, в его смерти принято обвинять именно мать. Но все так смешалось… Я не знаю, что и думать. Может, я тоже виноват? Но я стремился лишь к одному: обеспечивать ее, делать ее жизнь безопасной, создать ей семью! В конце концов, моей целью было не допустить, чтобы канул в Лету мой род, моя древняя еврейская фамилия. И ничего из этого у меня не получилось…
Он уперся невидящим взглядом в дверь.
– Я люблю ее! Лишь одному богу известно, как я ее люблю! Я не испытывал таких чувств ни к одной из женщин, а их у меня было с избытком!
– Возможно, в этом-то и состоит проблема, – как можно мягче сказал я. – Ты создал для себя идеальную картину того, каким должен быть брак. А теперь, когда он подвергается испытаниям, ты пошатнулся. В этом нет ни твоей вины, ни вины Тамазин. Если бы только еще вы могли разговаривать об этом открыто и доброжелательно!
Барак посмотрел на меня долгим взглядом.
– Для одинокого сыча вы обладаете удивительно обширными познаниями в области семейной жизни.
– Чужую беду просто разглядеть со стороны. Ошибку противоположного рода я допустил с Дороти. Я сказал ей слишком много и слишком скоро.
– А я-то думаю, что там у вас происходит.
– Ничего не происходит. И если ты кому-то заикнешься об этом хоть словом, то вылетишь из Линкольнс-Инн быстрей ошпаренной вороны, – шутливо пригрозил я, желая снять напряжение.
Барак понимающе улыбнулся и кивнул.
– Кстати, о воронах, – заговорил он. – Не кажется ли вам, что в лице Билкнэпа у вас появился конкурент? Может, он вовсе и не болен, а просто пытается вызвать по отношению к себе женскую жалость?
– Билкнэп заинтересуется женщиной лишь в том случае, если она сделана из чистого золота и ее можно взвесить и распилить на кусочки.
Мы посмеялись.
Барак, снова став серьезным, спросил:
– Вы сумеете наладить отношения со старым мавром?
– Не знаю, но буду стараться. Точно так же, как ты с Тамазин.
– Я должен возвращаться к ней, – со вздохом сказал он и встал, а потом добавил: – Спасибо.
– Джек, помнишь, в Йорке ты рассказывал мне, как разрывался между своей прежней – разгульной и полной приключений – жизнью и желанием остепениться? Ты выбрал последнее и свил гнездышко с Тамазин. Ты сделал свой выбор, перестал быть одиночкой и решил делить жизнь с другим человеком. Ты всегда был смелым и должен найти в себе решимость, чтобы открыться ей.
Барак задержался у двери.
– Тут нужна храбрость совсем иного рода, – невесело усмехнулся он. – Очень немногие имеют два этих вида смелости в необходимой пропорции.
Посланец из дворца Ламбет появился, когда все мы уже улеглись, готовясь ко сну. Я еще не спал и, лежа в кровати, прислушивался к приглушенным голосам, доносившимся из комнаты Барака и Тамазин. Они снова ругались. Перепалка прекратилась, только когда снизу донесся тяжелый стук в дверь.
Нам с Бараком было приказано незамедлительно явиться к архиепископу Кранмеру.
Мы торопливо оделись, взнуздали лошадей и поехали по темным улицам города к причалу Уайтхолла, где нас ждала длинная лодка, чтобы перевезти нас на другой берег Темзы. Дождь прекратился, и лунный свет посеребрил пустынную водную гладь.
Нас повели к кабинету Кранмера. Когда мы подходили к дверям, с противоположного конца коридора появился незнакомый мне чиновник, сопровождавший Харснета. По виду коронера несложно было понять, что его тоже выдернули из постели.
Архиепископ сидел за своим письменным столом. Лицо его носило следы крайней напряженности и усталости, под глазами набрякли серые мешки. Лорда Хартфорда не было, но зато сэр Томас Сеймур в своем очередном павлиньем наряде стоял у стены, скрестив на груди руки. Весь его вид выражал нетерпение.
Я рассказал им о стычке с лжеторговцем.
– Вы не смогли определить его личность? – спросил Харснет после того, как я закончил.
– Нет, он был умело замаскирован.
– У Годдарда на носу была большая бородавка, – напомнил Кранмер.
– Я ее не увидел, но она могла скрываться под фальшивым носом.
Некоторое время Кранмер пребывал в молчаливой задумчивости, а затем повернулся к сэру Томасу.
– Расскажите им про новости из Хартфордшира, – велел он.
– Я отыскал Кайнсворт без особого труда. Это маленькая деревенька, расположенная всего в миле от Тоттериджа. Глава магистрата знает все про семейство Годдарда. Оно обитало в особняке, стоящем на окраине, и в свое время являлось довольно состоятельным. Но отец Годдарда был беспробудным пьяницей и потерял все, что имел. К тому моменту, когда тридцать лет назад отец умер, земли Годдардов уже были распроданы. Сам Годдард и его мать ютились в доме. По-видимому, она была женщиной достойного воспитания и стыдилась того, что с ними произошло. Повзрослев, Годдард отправился в Вестминстерское аббатство, чтобы стать монахом. Старуха, его мать, жила в доме затворницей, пока не умерла три месяца назад, после чего он и унаследовал особняк.
– Как раз в это время Годдард съехал с лондонской квартиры, – протянул я. – Вот, значит, где он находился.
Я сделал глубокий вдох.
– Сейчас он там?
– Судя по всему, он то появляется, то исчезает. Вчера его видели едущим по дороге в Лондон. Мы ждали его возвращения целый день, но только после полуночи из трубы дома показался дым.
– Значит, он там, – подытожил Кранмер.
– Учитывая расклад времени, он вполне мог быть тем самым «торговцем», – предположил я. – Мы схлестнулись с ним, когда уже вечерело.
– Да.
– Так давайте же схватим его! – Голос сэра Томаса звенел от возбуждения.
– Не торопитесь, – унял его пыл архиепископ Кранмер. – Что еще говорят о нем соседи?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Барак отделался всего лишь царапиной, а вот рана бедного студента была серьезной. Теперь ему до конца жизни придется ходить со шрамом поперек щеки и носа. Чудо еще, что лезвие не задело глаза! Казначей Роуленд велел отвести раненого в Линкольнс-Инн, а потом повернулся ко мне. Он был в ярости и требовал объяснений, почему мы напали на торговца. Услышав, что этим «торговцем» был человек, убивший Роджера Эллиарда, казначей ошеломленно заткнулся.
Толпа медленно рассосалась, лишь мы трое – я, Барак и Орр – остались стоять возле тележки мнимого коробейника. Мы обыскали ее, но не нашли ничего, кроме грошовой бижутерии, щеток для обметания пыли, каких-то тряпок и уксуса для чистки серебра.
– Тележка довольно большая, – рассудительно отметил Барак. – В ней вполне хватит места, чтобы спрятать тело.
Он взял одну из тряпок и перевязал ею кровоточащую руку.
– Вот таким образом он и следил за нами и подслушивал наши разговоры, – откликнулся я. – Правда, я не помню, чтобы замечал седобородого «торговца» в толпе, но предполагаю, что у него могли иметься и другие обличья.
– Как по-вашему, сэр, это был Годдард? – спросил Орр.
– Разве тут разберешь? Фальшивый нос, парик, искусственная борода…
– Я не заметил на его носу бородавки, – сказал Барак. – Если она такая большая, как про нее говорят, ее невозможно спрятать даже под фальшивым носом.
– Зачем он приперся? – недоумевал Орр. – Что ему здесь понадобилось?
– Возможно, решил разнюхать, что и как. А может, решил снова попугать нас или даже сделать что-нибудь с нашими женщинами.
Подумав несколько секунд, я стал вытаскивать со дна тележки склянки с уксусом для чистки серебра, откупоривать их и выливать содержимое прямо в тележку. Содержимое седьмой зашипело и стало разъедать дерево.
– Витриол. Снова витриол! Вот почему он стучался в дом. Он собирался облить этой пакостью Джоан или Тамазин!
Мы медленным шагом возвращались домой, оставив тележку там, где она была. Этот предмет уже не мог сказать нам ничего нового. Фальшивую бороду я бросил туда же.
На пороге нас ждала Джоан. Она и без того выглядела испуганной, а увидев кровоточащую руку Барака, едва не хлопнулась в обморок.
– Что случилось? – дрожащим голосом прошептала она.
– Там был человек, который избил Тамазин, а потом ранил меня, – пояснил я и, посмотрев в ее встревоженное лицо, добавил: – Но его больше нет, он сбежал.
Мне была мучительна сама мысль о том, что могло бы произойти, открой ему дверь Тамазин или Джоан.
– С вами все в порядке? Где мальчики?
– Я велела им оставаться в конюшне.
Я устало кивнул.
– Они уже могут выйти оттуда. Орр, спасибо за помощь!
Он склонил голову и пошел вслед за Джоан на кухню. Барак прислонился спиной к дверной перекладине. Лицо его было белее полотна.
– Я бы достал его, если бы не этот идиот Роуленд! – с яростью выдавил он сквозь сжатые зубы.
– Наверняка достал бы.
– Я не могу рассказать Тамми про витриол. Не могу, хоть убейте. – Он тяжело вздохнул. – Значит, она не может выходить за порог, пока все это не закончится.
– Почему это я не смогу выйти из дому? – послышался голос с балюстрады второго этажа.
Мы подняли глаза и увидели стоявшую наверху лестницы Тамазин. Она, видимо, слышала последние слова Барака. Заметив раненую руку своего мужа, Тамазин гневно выкрикнула:
– А теперь-то какого дьявола с тобой случилось?!
Я впервые услышал, чтобы эта милая женщина сквернословила.
– Там, на улице, был убийца. Нам почти удалось словить его, но он сумел смыться. А рана… Да это, собственно, и не рана. А так, царапина. Согрей воды, чтобы я мог промыть ее.
– Но почему ты сказал, что я не смогу выйти за порог?
– Потому что он все еще может быть где-то поблизости.
– Он был «где-то поблизости» на протяжении последних трех недель. Вы в конце концов объясните мне, что происходит?
– Думаю, ты должен рассказать ей все, – едва слышно прошептал я Бараку. – Она сильная и вынесет это.
– Нет, я не могу, – также шепотом ответил он. – Не могу сказать ей, что такая штука могла случиться с ней только потому, что она является моей женой.
Он вздохнул, едва не подавившись этим вздохом.
– Что это ты там бормочешь? – спросила сверху Тамазин.
– Делай, что я говорю, женщина, и не задавай вопросов! – громко прорычал Барак и стал взбираться по ступеням, держась за раненую руку.
Жена посторонилась, позволяя ему пройти. На его лице была смесь злости и тревоги. Барак вошел в комнату, Тамазин – следом за ним. Дверь шумно захлопнулась.
На дворе снова зарядил ливень и принялся щедро поливать окна своими уже успевшими опостылеть мне струями.
Перед тем как лечь спать, я стоял у окна и, глядя на дождь, думал, починили ли сливные ворота в водопроводе Чартерхауса. Вдруг мои раздумья прервал стук в дверь. Я открыл. На пороге стоял Барак.
– Какие-то новости от Харснета? – спросил я.
– Нет.
Правый рукав его рубашки был закатан, а на предплечье наложена чистая повязка. Над этой свежей раной виднелись другие шрамы, следы, оставшиеся от прежних рукопашных. Вид Джека был очень усталым.
– Можно мне войти? – спросил он. – Я хочу поговорить с вами.
Я кивнул. Барак вошел в спальню и уселся на мою кровать. Некоторое время он молчал, потом тряхнул головой и сказал:
– Она злится из-за того, что я запретил ей выходить из дому и при этом не объясняю почему.
– Тебе следовало рассказать ей про витриол.
Он снова упрямо качнул головой.
– Не могу! Ну не могу я рассказывать ей про все эти ужасы! Да и сам я… Как представлю себе, что он плеснет ей в лицо этой дрянью…
Барак умолк, но на глазах у него выступили слезы.
– Ну же, дружище! – ободряюще проговорил я, взяв его за локоть. – Ведь ты же знаешь, какая она сильная! Ведь именно за это ты полюбил ее в Йорке. Помнишь?
– Но теперь я ее муж. И обязан защищать ее, и должен быть способен сделать это.
Помолчав, он добавил:
– Я должен подарить ей ребенка.
Барак снова умолк. Собравшись с силами, он продолжил:
– Я знаю: когда дитя, только что покинувшее чрево матери, умирает, в его смерти принято обвинять именно мать. Но все так смешалось… Я не знаю, что и думать. Может, я тоже виноват? Но я стремился лишь к одному: обеспечивать ее, делать ее жизнь безопасной, создать ей семью! В конце концов, моей целью было не допустить, чтобы канул в Лету мой род, моя древняя еврейская фамилия. И ничего из этого у меня не получилось…
Он уперся невидящим взглядом в дверь.
– Я люблю ее! Лишь одному богу известно, как я ее люблю! Я не испытывал таких чувств ни к одной из женщин, а их у меня было с избытком!
– Возможно, в этом-то и состоит проблема, – как можно мягче сказал я. – Ты создал для себя идеальную картину того, каким должен быть брак. А теперь, когда он подвергается испытаниям, ты пошатнулся. В этом нет ни твоей вины, ни вины Тамазин. Если бы только еще вы могли разговаривать об этом открыто и доброжелательно!
Барак посмотрел на меня долгим взглядом.
– Для одинокого сыча вы обладаете удивительно обширными познаниями в области семейной жизни.
– Чужую беду просто разглядеть со стороны. Ошибку противоположного рода я допустил с Дороти. Я сказал ей слишком много и слишком скоро.
– А я-то думаю, что там у вас происходит.
– Ничего не происходит. И если ты кому-то заикнешься об этом хоть словом, то вылетишь из Линкольнс-Инн быстрей ошпаренной вороны, – шутливо пригрозил я, желая снять напряжение.
Барак понимающе улыбнулся и кивнул.
– Кстати, о воронах, – заговорил он. – Не кажется ли вам, что в лице Билкнэпа у вас появился конкурент? Может, он вовсе и не болен, а просто пытается вызвать по отношению к себе женскую жалость?
– Билкнэп заинтересуется женщиной лишь в том случае, если она сделана из чистого золота и ее можно взвесить и распилить на кусочки.
Мы посмеялись.
Барак, снова став серьезным, спросил:
– Вы сумеете наладить отношения со старым мавром?
– Не знаю, но буду стараться. Точно так же, как ты с Тамазин.
– Я должен возвращаться к ней, – со вздохом сказал он и встал, а потом добавил: – Спасибо.
– Джек, помнишь, в Йорке ты рассказывал мне, как разрывался между своей прежней – разгульной и полной приключений – жизнью и желанием остепениться? Ты выбрал последнее и свил гнездышко с Тамазин. Ты сделал свой выбор, перестал быть одиночкой и решил делить жизнь с другим человеком. Ты всегда был смелым и должен найти в себе решимость, чтобы открыться ей.
Барак задержался у двери.
– Тут нужна храбрость совсем иного рода, – невесело усмехнулся он. – Очень немногие имеют два этих вида смелости в необходимой пропорции.
Посланец из дворца Ламбет появился, когда все мы уже улеглись, готовясь ко сну. Я еще не спал и, лежа в кровати, прислушивался к приглушенным голосам, доносившимся из комнаты Барака и Тамазин. Они снова ругались. Перепалка прекратилась, только когда снизу донесся тяжелый стук в дверь.
Нам с Бараком было приказано незамедлительно явиться к архиепископу Кранмеру.
Мы торопливо оделись, взнуздали лошадей и поехали по темным улицам города к причалу Уайтхолла, где нас ждала длинная лодка, чтобы перевезти нас на другой берег Темзы. Дождь прекратился, и лунный свет посеребрил пустынную водную гладь.
Нас повели к кабинету Кранмера. Когда мы подходили к дверям, с противоположного конца коридора появился незнакомый мне чиновник, сопровождавший Харснета. По виду коронера несложно было понять, что его тоже выдернули из постели.
Архиепископ сидел за своим письменным столом. Лицо его носило следы крайней напряженности и усталости, под глазами набрякли серые мешки. Лорда Хартфорда не было, но зато сэр Томас Сеймур в своем очередном павлиньем наряде стоял у стены, скрестив на груди руки. Весь его вид выражал нетерпение.
Я рассказал им о стычке с лжеторговцем.
– Вы не смогли определить его личность? – спросил Харснет после того, как я закончил.
– Нет, он был умело замаскирован.
– У Годдарда на носу была большая бородавка, – напомнил Кранмер.
– Я ее не увидел, но она могла скрываться под фальшивым носом.
Некоторое время Кранмер пребывал в молчаливой задумчивости, а затем повернулся к сэру Томасу.
– Расскажите им про новости из Хартфордшира, – велел он.
– Я отыскал Кайнсворт без особого труда. Это маленькая деревенька, расположенная всего в миле от Тоттериджа. Глава магистрата знает все про семейство Годдарда. Оно обитало в особняке, стоящем на окраине, и в свое время являлось довольно состоятельным. Но отец Годдарда был беспробудным пьяницей и потерял все, что имел. К тому моменту, когда тридцать лет назад отец умер, земли Годдардов уже были распроданы. Сам Годдард и его мать ютились в доме. По-видимому, она была женщиной достойного воспитания и стыдилась того, что с ними произошло. Повзрослев, Годдард отправился в Вестминстерское аббатство, чтобы стать монахом. Старуха, его мать, жила в доме затворницей, пока не умерла три месяца назад, после чего он и унаследовал особняк.
– Как раз в это время Годдард съехал с лондонской квартиры, – протянул я. – Вот, значит, где он находился.
Я сделал глубокий вдох.
– Сейчас он там?
– Судя по всему, он то появляется, то исчезает. Вчера его видели едущим по дороге в Лондон. Мы ждали его возвращения целый день, но только после полуночи из трубы дома показался дым.
– Значит, он там, – подытожил Кранмер.
– Учитывая расклад времени, он вполне мог быть тем самым «торговцем», – предположил я. – Мы схлестнулись с ним, когда уже вечерело.
– Да.
– Так давайте же схватим его! – Голос сэра Томаса звенел от возбуждения.
– Не торопитесь, – унял его пыл архиепископ Кранмер. – Что еще говорят о нем соседи?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95