Он прислушался к поскребыванию твари, вторгшемуся в их разговор.
- Первый урок - не в книге. В желудке у тебя урчит, и я тоже голоден.
Найди крысу, и мы поедим.
Он затушил факел, ударяя его об пол, чтобы огонь исчез.
Зал погрузился в темноту. Михаил старался услышать, но его сильно
отвлекали удары собственного сердца. Крыса могла быть хорошей, аппетитной
едой, если достаточно велика; этой, судя по звукам, должно было хватить на
двоих. Он ел крыс, которых приносила Рената. На вкус они были как жесткие
цыплята, и мозг у них был сладким. Он медленно глядел в темноту направо и
налево, уши настороже, чтобы уловить шум. Крыса продолжала скрести, но
было трудно распознать ее местоположение.
- Спустись на крысиный уровень, - посоветовал Виктор. - Думай по
крысиному.
Михаил уселся на четвереньки. Потом лег на живот. Ага, теперь
скребущие звуки шли справа.
У дальней стены, - подумал он. - Наверное, в углу.
Он пополз на звук. Крыса вдруг перестала скрестись.
- Она услышала тебя, - сказал Виктор. - Она читает твои мысли.
Михаил пополз вперед. Плечом наткнулся на что-то: груда книг. Они
осыпались на пол, и он услышал, как коготки крысы простучали по камню,
когда она удирала к дальней стене.
Перебежала справа налево, - подумал Михаил.
Он рыгнул. В желудке забурчало, тревожащий громкий звук, и он
услыхал, что Виктор засмеялся. Крыса остановилась и затихла. Михаил лег на
живот, держа уши настороже. Резкий, кислый дух донесся до него. Крыса
напугана, она обмочилась. Запах был такой же ясной дорожкой, как луч от
фонаря, но почему это так, Михаил точно понять не мог. Глазами он
определил другие кучи книг вокруг себя, все они имели смутно-серые
очертания. Но все же он не мог увидеть крысу, хотя и различал тома и полки
у дальней стены. "Если бы я был крысой, я бы забился в угол. В
какое-нибудь место, где моя спина была бы защищена". Михаил полз вперед,
медленно... медленно...
Он слышал приглушенный, мерный глухой стук в тридцати футах за собой;
пульс Виктора, дошло до него. Собственный пульс оглушал его, и он застыл
на месте, чтобы пульс не успокоился. Он водил головой из стороны в
сторону, вслушиваясь.
Вот. Частое "тик... тик... тик", как маленькие часики. Справа от
Михаила, наверное, в футах двадцати или около того. Конечно, в углу. За
неряшливой кучей книг, светлых с краев. Михаил пополз к углу, движения
бесшумны и извилисты.
Он услышал, что пульс крысы участился. У крысы было шестое чувство;
она могла понимать его намерения по его запаху, и в следующее мгновение
Михаил тоже учуял запах ее пыльной шкурки. Он точно знал, где она. Крыса
была неподвижна, но биение ее сердца показывало, что она вот-вот выскочит
из своего угла и рванется вдоль стены. Михаил продолжал двигаться, дюйм за
дюймом. Он услышал, как крысиные коготки стукнули, а затем она смазанным
голубоватым свечением бросилась из своего угла, стараясь прорваться через
помещение в дальний угол.
Все, что Михаил знал, это то, что он голоден и хочет поймать эту
крысу, но мозг его действовал инстинктивно, рассчитывая направление и
скорость крысы с холодной логикой зверя. Михаил метнулся влево. Крыса
взвизгнула и кинулась от его руки. В тот момент, когда крыса уклонилась и
полоской серого цвета проскользнула мимо него, Михаил мгновенно повернулся
вправо, выбросил руку и цапнул грызунью за ушами.
Крыса выворачивалась, пытаясь достать зубами руку Михаила. Это была
крупная крыса, и она была сильной. Еще несколько мгновений, и она
вырвется. Михаил нашел решение.
Он открыл рот, всунул голову крысы между зубами и сдавил ими жесткую
шейку.
Зубы его пришли в действие, в этом не было ни злобы, ни бешенства,
просто голод. Он услышал, как хрустнули позвонки, и рот наполнился теплой
кровью. Крысиное тельце сразу обмякло. Лапки несколько раз дернулись с
убывающей силой. Голова крысы осталась у Михаила во рту. На этом и
закончилась весьма неравная схватка.
- Браво, - сказал Виктор. Но в голосе его вновь послышалась
суровость. - Еще бы пара дюймов - и ты бы ее упустил. Эта крыса и так еле
двигалась, как объевшаяся лепешек бабка.
Михаил выплюнул откушенную голову себе в ладонь. Он смотрел, как
Виктор приближался к нему, очерченный свечением. Правила хорошего тона
требовали предложить лучший кусок Виктору, и Михаил поднял ладонь с
головой.
- Это - твое, - сказал ему Виктор и взял теплое мертвое тело.
Михаил обчистил зубами голову, а затем раскусил ее. Мозги напоминали
ему сладкие пирожки с картошкой, которые он ел в другом мире.
Виктор разорвал тело от обрубка шеи до хвоста. Он втянул в себя
крепкий аромат свежей крови и мяса, а затем вырвал пальцем внутренности и
ободрал с костей мясо и жир. Он предложил часть Михаилу, который
благодарно взял свою долю.
Мужчина и мальчик ели свою крысу в темном зале, окруженные полками,
полными отголосков цивилизованного разума.

4
В золотой ткани дней стали появляться серебряные нити. В лесу
поблескивали заморозки, и лиственные деревья стояли обнаженные на
обжигающем холодом ветру. Зима обещала быть суровой, сказала Рената,
наблюдая, как на деревьях утолщается кора. Первый снег выпал в начале
октября, и белый дворец укрылся белым покрывалом.
Когда завыли ноябрьские ветры и снежная пурга застлала обзор, стая
грудилась в подвале дворца возле костра, которому не давали ни сильно
разгореться, ни погаснуть. В теле Михаила ощущалась вялость, ему хотелось
больше спать, однако Виктор заполнял его мозг вопросами из книг; Михаил
никогда бы не подумал, что существует так много вопросов, и даже по ночам
ему снились вопросительные знаки. Прошло немного времени, и он стал видеть
сны на других языках: немецком и английском, которыми Виктор безжалостно
пичкал его, повторяя и повторяя. Но ум Михаила оттачивался, так же, как и
его инстинкты, и он учился.
Живот у Олеси раздувался. Она много лежала свернувшись, и другие
всегда давали ей побольше от своей добычи. Они никогда не меняли обличья
на глазах у Михаила; они всегда уходили наверх по лестнице и по коридору
на двух ногах, прежде чем покидали белый дворец для охоты на четырех
лапах. Иногда они возвращались со свежим, капающим кровью мясом, иногда
мрачные, с пустыми руками. Но вокруг было полно крыс, привлекаемых теплом
костра, и их было легко поймать. Михаил знал, что он теперь член стаи, и
признавал это, но все еще ощущал себя тем, кем был во плоти: замерзшим,
часто безутешно несчастным мальчиком. Иногда тело его и ум пронизывало
такое жестокое отчаяние, что он был готов расплакаться. Несколько раз он
даже начинал всхлипывать от отчаяния, но взгляды, которые кидали на него
Виктор и Рената, говорили ему, что тому, кто не страдает от кишечных
червей, плакать недопустимо.
Однако изменение обличья по-прежнему оставалось для него тайной. Одно
дело было жить со стаей, и совершенно другое - полностью войти в нее. Как
они меняют обличье? - изумлялся Михаил, отягчая бремя своих вопросов.
Затаивают ли они дыхание, как перед прыжком в темную ледяную воду?
Удлиняют ли они свое тело до тех пор, пока не лопнет человеческая кожа и
оттуда не вырвется на свободу волк? Как они это делают? Никто не собирался
ему рассказывать, а Михаил - пасынок стаи - был слишком пуглив, чтобы
спрашивать. Он знал только, что когда он слышал, как они завывали после
удачной охоты и голоса их отдавались эхом в заснеженном лесу, в крови у
него начинало гореть.
С севера налетела снежная буря. Пока она свирепствовала за стенами,
Поля высоким несильным голоском пела народную песенку про птичку, летавшую
среди звезд, в то время как ее брат Белый выстукивал палочкой ритм. Буря
не утихала и день за днем ревела свою мелодию. Костер потух, пища была
съедена без остатка. В желудках опустело. Пришлось Виктору, Никите и
Белому выйти в пургу на охоту. Их не было целых трое суток, а когда Виктор
с Никитой вернулись, они принесли полузамерзший кусок оленины. Белый не
вернулся; он погнался за оленем, и последнее, что увидели Виктор с
Никитой, это то, как он зигзагами гнался сквозь бурю за своей жертвой.
Поля стала плакать, остальные оставили ее одну. Однако плакала она
недолго, потому что нужно было есть. Она принялась за кровившее мясо с той
же жадностью, что и остальные, включая Михаила. И Михаил получил еще один
урок: какая бы трагедия ни случилась, какая бы ни постигла беда - жизнь
продолжалась.
Однажды утром Михаил проснулся и прислушался к тишине. Пурга стихла.
Он пошел за всеми наверх по лестнице и через комнаты, где на камнях лежал
наметенный снег и заснеженные ветви деревьев простирались вверх. Снаружи
сияло солнце, над миром ослепительной белизны раскинулось лазурное небо.
Виктор, Никита и Франко расчистили от снега дорожки во дворе, и Михаил
вместе с остальными вышел туда прогуляться на свежем морозном воздухе.
Он дышал глубоко, пока в легких у него не закололо. Солнце светило
нещадно, но на гладком снегу не оставалось ни следа. Михаил стоял,
охваченный восторгом при виде красоты зимнего леса, пока его не ударил в
ухо снежок.
- Меткий удар, - крикнул Виктор. - Дай ему еще разок!
Никита улыбался, уже скатывая второй снежок. Он уже отвел руку назад,
чтобы бросить его, но в последнюю секунду повернулся и швырнул его в лицо
Франко, стоявшего от него в двадцати футах.
- Ты, задница! - завопил Франко, хватая снег, чтобы скатать снежок.
Рената кинула и задела по голове Никите, а Поля с неумолимой точностью
залепила снежком в лицо Олеси. Беременная Олеся, хохоча и расшвыривая
снег, убежала подальше от всех, прижимая руками свой живот.
- Хочешь повоевать? - заорал Никита, оскалясь на Ренату. - Я тебе
покажу! - он швырнул снежок, который припечатался к плечу Ренаты, и тогда
Михаил, стоявший в тени Ренаты, кинул снежок, и попал Франко прямо в лоб,
отчего Франко свалился на спину.
- Ты... маленький... звереныш! - заорал Франко, а Виктор засмеялся и
спокойно увернулся от снежка, прошелестевшего у него над головой. Ренате
попало сразу от двоих, от Франко и Поли. Михаил сунул свои онемевшие руки
в снег, готовясь к следующей атаки. Никита пригнулся от залпа Ренаты и
забрался в место, где снег был свеж и незапятнан. Он глубоко зарылся в
него руками, чтобы сделать два снежка разом.
А вынул он нечто совершенно другое. Нечто замерзшее, красное и
искалеченное.
Смех Ренаты оборвался словно придушенный. Последний снежок, брошенный
Франко, брызнул на ее плече, но она уставилась на то, что держал Никита.
Из руки Михаила снег осыпался обратно на землю. Поля раскрыла рот, с лица
и волос ее капало.
Никита показал оторванную изувеченную руку, вынутую из снега. Она
была цвета мрамора, два пальца у нее отсутствовали. Большой и указательный
пальцы были морщинистыми и ушедшими внутрь - последние следы лапы - и
ярко-рыжая шерсть покрывала тыльную часть кисти.
Поля шагнула вперед. Со следующим шагом снег дошел ей до колен. Она
моргнула, изумленная, а затем простонала:
- Белый...
- Уведи ее, - сказал Виктор Ренате.
Она в то же мгновение взяла Полю за руку и попыталась увести ее во
дворец, но Поля вырвалась.
- Иди домой, - сказал ей Виктор, вставая перед ней, чтобы ей не было
видно, что откапывают Никита и Франко. - Ну!
Поля зашаталась. Олеся подхватила ее за другую руку, и вместе с
Ренатой повела Полю внутрь дворца, та шла с пустыми глазами, как во сне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106