Майкл понял, что они устилали пол битым стеклом.
Они завершили свою работу, укатили тачку, а потом солдат вытолкнул на
сцену худую девушку с длинными каштановыми волосами. На ней было грязное
заплатанное платье, сшитое из мешков из-под картофеля, и ее босые ноги
скрипели по осколкам стекла. Девушка стояла на них, опустив голову, и
волосы ее затеняли лицо. К платью из мешковины была приколота желтая
звезда Давида. Слева от сцены появился скрипач в белом смокинге, разместил
инструмент между плечом и подбородком и стал играть зажигательную мелодию.
Девушка, без каких-либо человеческий эмоций и достоинства, стала
танцевать по стеклу, словно механическая игрушка.
Публика смеялась и хлопала в ладоши, одобряя такое издевательство. -
Браво! - кричал сидевший перед Майклом офицер. Будь у Майкла сейчас с
собой пистолет, он бы вышиб этому подонку мозги. Такое варварство
превосходило все, что ему приходилось когда-либо познать в лесах России;
здесь и в самом деле было сборище зверей. Он едва сдерживался, чтобы не
вскочить на ноги и не крикнуть девушке, чтобы она прекратила танцевать. Но
Чесна почувствовала, как он напрягся, и посмотрела на него. Она увидела по
его глазам внезапную перемену настроения и еще что-то такое, что испугало
ее до ужаса. - Ничего не делайте! - прошептала она.
Под белым смокингом Майкла и накрахмаленной белой рубашкой на
позвоночнике стала пробиваться волчья шерсть. Затем шерсть стала
расползаться по коже.
Чесна сжала его ладонь. Глаза у нее помертвели, чувства отключились,
будто выключенная лампочка. На сцене скрипач заиграл живее, и худой
девушке пришлось заплясать быстрее, оставляя на полу кровавые следы.
Выносить такое было почти свыше сил Майкла; эти зверства развязывали у
него звериные инстинкты, и от этого у него начинало колоть кожу. Он
чувствовал, как на руках у него пробивалась шерсть, затем на лопатках и на
бедрах. Это был позыв к превращению, допустить которое в этом зрительном
зале было бы катастрофой. Он закрыл глаза и стал вспоминать зеленеющий
лес, белый дворец, волчьи песни: все это было так человечно и так далеко
отсюда. Теперь скрипач играл неистово, и публика хлопала в такт ладонями.
Лицо Майклу жег пот. Он ощущал острый звериный дух, исходящий от его тела.
Потребовалась страшная сила воли, чтобы сдерживать подступившую
ярость. Она уже почти совсем захватила его, но он боролся с ней, крепко
зажмурив глаза, а волчья шерсть уже охватывала его грудь. Полоска шерсти
выползла из-под манжета сорочки на правой руке, вцепившейся в подлокотник
со стороны прохода, но Чесна этого не заметила. И тут превращение
отхлынуло, волчья шерсть уползала сквозь поры обратно в кожу, вызывая
безумную чесотку.
Скрипач в дьявольском темпе раскручивал каскады мелодий, но Майкл
слышал только как ноги девушки топали по стеклу. Музыка достигла апогея и
резко смолкла, вызвав гром аплодисментов и крики: - Браво! Браво! - Он
открыл глаза, они были влажными от ярости и напряжения. Нацистский солдат
увел девушку со сцены. Она двигалась как сомнамбула, пойманная
нескончаемым кошмаром. Скрипач, широко улыбаясь, кланялся; вышел человек с
метелкой, чтобы убрать окровавленные осколки, и занавес закрылся.
- Великолепно! - сказал, обращаясь ни к кому, Блок. - Пока что это
был самый лучший номер!
В зале появилась симпатичная обнаженная девица, катившая по проходу
тележку с кружками пива и стаканчиками с мороженым и подававшая их
истомленным жаждой членам Бримстонского клуба. Публика становилась все
более развязной, кое-кто начал запевать непристойные песни. Ухмылявшиеся
лица блестели от пота, под похабные тосты стучали кружки, расплескивая
пиво.
- Сколько это будет продолжаться? - спросил Майкл у Чесны.
- Несколько часов. Теоретически, должно было бы всю ночь.
Что же касалось его самого, нельзя было терять ни минуты. Он пощупал
в кармане ключ от комнат, который дала ему Чесна. Блок разговаривал с
человеком, сидевшим с ним рядом, что-то ему объясняя и пристукивая при
этом кулаком. Не про Стальной ли Кулак? - подумал Майкл.
Занавес опять раскрылся. Теперь на середине сцены стояла кровать,
накрытая в качестве простыни русским флагом. На ней с руками и ногами,
привязанными к столбикам кровати, лежала темноволосая обнаженная женщина,
предположительно славянка. Двое обнаженных мускулистых мужчин с немецкими
на касками на головах с короткими сапогами на ногах парадным гусиным шагом
выступили с обеих сторон сцены, под громкие аплодисменты и возбужденный
смех. Их оружие, пенисы, были вздернуты для наступления, и женщина на
сцене съежилась, но убежать не могла.
Больше Майкл выдержать не смог. Он встал, повернулся спиной к сцене,
быстро прошел по проходу и вышел из зрительного зала.
- Куда это направился барон? - спросил Блок. - Это же гвоздь
программы!
- Я думаю, что... ему не совсем хорошо, - сказала Чесна. - Он немного
переел.
- А-а. Слабый желудок, да? - Он ухватил ее ладонь, чтобы она тоже не
сбежала, и его серебряные зубы блеснули. - Ну, тогда я буду вашим
партнером, ладно?
Чесна стала было отнимать руку, но рука Блока сжалась сильнее. Она
никогда не уходила раньше времени с собраний Бримстонского клуба; она
всегда была послушной частью группы, и уйти сейчас - даже вслед за бароном
- это могло бы вызвать подозрения. Она заставила себя расслабить мышцы, и
на лице появилась актерская улыбка. - Мне бы хотелось пива, - сказала она,
и Блок знаком подозвал одну из расхаживающих нагими разносчиц. На сцене
раздавались вскрики, сопровождаемые одобрительными выкриками публики.
Майкл отпер дверь в номера и прошел прямо на балкон, где вдохнул
свежий воздух и поборол подступившую к горлу тошноту. Ему понадобилась
минута-другая, чтобы голова прояснилась; его мозг все еще ощущал себя как
бы зараженным гнилью. Он посмотрел на узкий выступ, шедший от балкона по
стене замка. Восемь дюймов ширины, не больше. На крошащихся каменных
плитах держались еще барельефные орлы и головы химер. Но если он оступится
или рука у него сорвется...
Теперь это все равно. Если уж идти, то надо делать это сейчас.
Он тихо перелез через ограждение балкона, поставил ногу на выступ и
уцепился за глазную впадину на лице химеры. Другой ногой он также нащупал
выступ. Он замер на несколько секунд, уравновесился, а затем осторожно
двинулся по выступу в ста сорока футах над землей Гитлера.

8
От дождя выступ был скользким. Ветер стал холоднее, его порывы
ерошили волосы Майкла и задирали его смокинг. Он продолжал продвигаться,
дюйм за дюймом, грудь его прижималась к каменной стене замка, а туфли
царапали по выступу. До балкона следующих номеров было примерно тридцать
футов, юго-восточный угол находился примерно восемью футами дальше. Майкл
осторожно продвигался вперед, ни о чем не думая, кроме следующего шага,
следующей зацепки пальцами. Он ухватился за орла, который вдруг внезапно
треснул и от него посыпались крошки, в темноту падали обломки. Он
удержался, прилепившись к стене, вцепившись скрюченными указательным и
большим пальцами в трещинку в полдюйма шириной, пока не восстановил
равновесие. Затем тронулся опять, нащупывая пальцами трещины в древних
плитах, и его туфли пробовали на прочность выступ перед ним, прежде чем
сделать следующий шаг. Он думал о муравье, который карабкается по боку
огромного квадратного торта. За шагом следовал другой. Что-то хрустнуло.
Осторожнее, осторожнее, сказал он себе. Выступ выдержал, и в следующий
момент Майкл был уже у другого балкона и перебрался через ограждение. За
балконными дверями занавески были закрыты, но прямо у другого конца
балкона сквозь большое окно струился свет. Выступ проходил как раз под
этим окном. Чтобы дойти до угла, ему нужно было пройти мимо него, а далее
к расположенному выше этажу вело украшение из голов химер и геометрических
фигур. Майкл прошел по балкону, сделал глубокий вдох и переступил через
ограждение, снова вставая на выступ. Под руками у него было мокро, и от
пота поясница стала влажной. Он продолжал двигаться, полагаясь на выступ,
но не на руки, когда пробирался мимо окна; это была широкая спальня, на
постели была разбросана одежда, но кровать была пуста. Майкл пробрался
мимо стекла, с неудовольствием отметив, что на нем остались отпечатки его
ладоней, и угол был как раз рядом.
Он стоял, прильнув к юго-восточной стене "Рейхкронена", ветер омывал
его лицо, по облакам метались взад и вперед лучи прожекторов. Теперь ему
предстояло расстаться с безопасным выступом и вскарабкаться на следующий
ярус, используя барельеф как лестницу. В небе ворчал гром, и он поглядел
вверх, рассматривая лица химер и геометрические фигуры, прикидывая, куда
цепляться пальцами и носками. Ветер был врагом его равновесию, но с этим
поделать ничего было нельзя. Иди дальше, сказал он себе, потому что угол
был таким местом, где мужество убывало. Он вытянулся, сомкнул пальцы на
одном из треугольников барельефа и стал подтягиваться. Один носок ботинка
оперся на глаз химеры, а другой нащупал крыло орла. Он карабкался вверх по
выступам камня, и ветер вихрился вокруг него. В двенадцати футах над
шестым ярусом он уцепился пальцами за глазницы разинувшего рот
демонического лица, и изо рта его вылетел в вихре перьев голубь. Майкл на
мгновение застыл на месте, сердце у него колотилось, и около него,
крутясь, опадали вниз перья. Пальцы у него были истерты до крови, но он
еще восьми футов не добрался до выступа седьмого яруса. Он продолжил
карабкаться по выщербленным камням барельефа, достал одним коленом до
выступа и осторожно стал подтягиваться, чтобы встать на ноги. Выступ
затрещал, и несколько обломков кладки сорвалось, но все-таки он держался
более или менее прочно. Следующий балкон принадлежал номерам Гарри
Сэндлера, и он добрался до него сравнительно легко. Он быстро пересек
балкон, проскользнул на противоположную его сторону и - очнулся на выступе
между ним и балконом Блока, который весь искрошился на куски. Оставалось
только несколько обломков, между которыми зияли просветы. Самый большой
просвет был около пяти футов, но из неустойчивой позиции Майкла он легко
сходил за удвоенное расстояние. Ему придется прилипнуть к стене, чтобы
преодолеть это.
Майкл пробирался по осыпающемуся выступу, балансируя на уступах,
пальцы его цеплялись за трещинки в камне. Когда он очередной раз двинул
вперед ногу и поставил ее на выступ, край выступа под ней вдруг стал
осыпаться. Нога зависла в воздухе, грудь прильнула к стене, он вцепился в
трещины и неровности пальцами. Плечи у него свело от напряжения, он
слышал, как из зубов с шипением вырывалось дыхание. Давай! - подбодрил он
себя. - Не останавливайся, черт возьми. Он заставил себя прислушаться к
внутреннему голосу, и оцепенение, охватившее его колени, рассосалось. Он
осторожно тронулся дальше, шаг за шагом, и дошел до места, где выступ
обрывался.
- Он спросил у меня совета, и я его ему дал, - послышался под Майклом
голос. Кто-то разговаривал на балконе шестого этажа. - Я сказал, что
войска у него необученные, зеленые, желторотые, и если он бросит их в этот
котел, их раздерут в клочья.
- И, конечно, он не послушал, - голос другого.
- Он посмеялся надо мной!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106