Остальные
молчали, продолжая глядеть на него. Рот у Камиллы открылся так, будто она
вот-вот испустит вопль, от которого задребезжит посуда. - Она расположена
где-то в западной части города, - сказал Мышонок. - Для чокнутых и тех,
кто стрелялся в ногу. Я сказал им, когда меня туда привезли, что у меня
слабые нервы. Да разве они слушают? - Еще один шумный глоток, и по
подбородку на грудь пролился суп. - Нет, они не слушали. Они сказали, что
я - на полевой кухне, и мне не придется видеть каких-нибудь боевых
действий. Но разве эти гады упомянули что-нибудь о воздушных налетах? Нет!
Ни словечка! - Он набрал полный рот супа и жевал, надувая щеки. - Знаете,
Гитлер подрисовывает себе усики, ведь правда? - спросил он. - Это правда!
У этого бесполого гада не могут расти усы. А на ночь он надевает женскую
одежду. Спросите любого.
- О, Боже нас храни! Нацистский псих! - тихо простонала Камилла,
теперь ее лицо цветом подходило к волосам. Она опустилась назад, и Габи
подхватила ее, не дав ей упасть.
- Сюда не помешало бы положить целый зубок чеснока, - сказал Мышонок
и облизнулся. - Был бы настоящий шедевр!
- Ну, что вы собираетесь делать? - спросила Габи Майкла. - Вам надо
от него отделаться. - Она быстро глянула на револьвер, который тот держал
в руке.
Редкий случай в его жизни, когда Майкл чувствовал себя дураком. Он
ухватился за соломину, а вытащил целый прутик. Мышонок, довольный, пил суп
из поварешки и оглядывал кухню, для него место привычное. Контуженный
бомбой немецкий беглец из дома умалишенных был весьма хрупкой лесенкой,
чтобы подобраться ближе к Адаму; но что у него есть другое? Проклятье!
подумал Майкл. Почему я не отпустил этого психа? Трудно сказать, что может
случиться, если...
- Вы говорили что-то о финансовом соглашении, мне кажется, - сказал
Мышонок и положил поварешку на кастрюлю. - Так что вы хотите мне
предложить?
- Монеты на глаза, после того как спустим тебя в Сену! - закричала
Камилла, но Габи ее утихомирила.
Майкл колебался. Бесполезен этот человек или нет? Возможно, никто
кроме психа не рискнет попытаться сделать то, что он собирался предложить.
Но у них есть только один шанс, и, если Мышонок промахнется, все они могут
поплатиться своими жизнями. - Я работаю на британскую разведку, - спокойно
сказал он. Мышонок продолжал шарить по кухне, но Камилла раскрыла рот и
опять чуть не упала в обморок. - Гестапо следит за нашим агентом. У меня
есть для него записка.
- Гестапо, - повторил Мышонок. - Грязные сволочи. Они же повсюду, вы
знаете.
- Да, знаю. Вот поэтому мне и нужна твоя помощь.
Мышонок глянул на него и моргнул. - Я же немец.
- Мне это известно. Но ты - не нацист, и ты не хочешь попасть обратно
в больницу, так ведь?
- Нет. Конечно, нет. - Он осмотрел сковородку и побарабанил по ее
дну. - Пища у вас здесь ужасная.
- И я также не думаю, что тебе хочется продолжать жизнь вора, -
добавил Майкл. - То, что я хочу от тебя, что должно быть тобой сделано,
займет, быть может, пару секунд - если, конечно, ты и в правду хороший
карманник. Если же ты не сумеешь, гестапо сцапает тебя прямо на улице. И
если это произойдет, я тебя в тот же момент убью.
Мышонок уставился на Майкла, глаза его были изумительно голубыми на
грязном морщинистом лице. Он отложил сковороду.
- Я дам тебе сложенный лист бумаги, - сказал Майкл. - Этот лист нужно
положить в карман плаща человека, которого я тебе опишу и покажу на улице.
Это нужно проделать быстро, и все это должно выглядеть так, будто ты
просто наскочил на него. Две секунды, не больше. Там будет куча
гестаповцев, идущих за нашим человеком по пятам, следящих, вероятно, за
ним по всему пути, которым он ходит. Любое, даже малейшее, подозрение
привлечет их внимание к тебе. Мой друг, - он кивнул на Габи, - и я будем
поблизости. Если дело пойдет плохо, мы постараемся тебе помочь. Но моей
первой заботой будет наш человек. Если случится, что мне придется вместе с
гестаповцами убить и тебя, я не задумаюсь.
- В этом я не сомневаюсь, - сказал Мышонок и подцепил из керамической
вазы яблоко. Он осмотрел, нет ли в нем червей, и откусил. - Вы из
Британии, ага? - спросил он жуя. - Мои поздравления. Немецкий выговор у
вас отличный. - Он оглядел чистенькую кухню. - Это совсем не похоже на то,
как я себе представлял подполье. Я предполагал, что это - кучка французов,
скрывающихся в канализации.
- Канализацию мы оставили таким, как вы! - огрызнулась Камилла, все
еще не успокоившаяся.
- Таким, как я! - повторил Мышонок и покачал головой. - О, мы жили в
канализации с 1938 года, мадам. Нас так долго насильно кормили дерьмом,
что мы стали получать от его вкуса удовольствие. Я был в армии два года,
четыре месяца и одиннадцать дней. Великий патриотический долг, говорили
они! Шанс расширить границы Рейха и создать новую жизнь для правильно
мыслящих немцев! Только чистых сердцем и безупречной крови... ну,
остальное вам известно. - Он сделал гримасу: ему наступили на мозоль. - Не
все немцы - нацисты, - тихо сказал он. - Но у нацистов голоса громче
других и самые большие дубинки, и им удалось выбить разум из моей страны.
Итак, да, мне действительно знакома канализация, мадам. Я действительно
очень хорошо ее знаю. - Глаза его казались горящими от внутреннего жара, и
он бросил огрызок яблока в корзинку. Его взгляд вновь обратился к Майклу.
- Но я все еще немец, сударь. Может, я сумасшедший, но я люблю мою родину,
- возможно, скорее я люблю память о моей родине, чем ее реальность. И
потому - зачем я должен помогать вам делать что-то такое, что поможет
убивать моих соотечественников?
- Я прошу вас помочь мне предотвратить гибель многих моих
соотечественников. Вероятно, тысяч, если я не смогу добраться до нужного
мне человека.
- О, да, - кивнул Мышонок. - И это, конечно же, связано с вторжением?
- Господи, порази нас всех! - простонала Камилла. - Мы погибли!
- Каждый солдат знает, что вторжение грядет, - сказал Мышонок. - Это
не тайна. Никто просто пока не знает, когда оно начнется и где. Но оно
неизбежно, и даже мы, тупые повара полевых кухонь, знаем о нем. Одно уж
будет наверняка: как только бритты и американцы начнут двигаться на
побережье, никакая паршивая "Атлантическая стена" их не удержит. Они будут
двигаться до самого Берлина; я просто молю Бога, чтобы они дошли туда
раньше, чем дойдут туда проклятые русские!
Майкл дал этой ремарке пройти. Русские, конечно, с 1943 года яростно
пробиваются на запад.
- В Берлине у меня жена с двумя детьми. - Мышонок тихо вздохнул и
провел рукой по лицу. - Моему сыну было девятнадцать лет, когда его
забрали на войну. На Восточный фронт, не иначе. Они даже не смогли
наскрести от него достаточно, чтобы прислать назад в ящике. Они прислали
мне его медаль. Я повесил ее на стенку, где она очень красиво блестит. -
Его глаза увлажнились, потом опять стали жесткими. - Если русские придут в
Берлин, моя жена и дети... Ну, этого не случится. Русских остановят
задолго до того, как они войдут в Германию. - Тон, каким он это сказал,
давал понять, что сам он в это не очень-то верит.
- Вы могли бы уменьшить эту угрозу, сделав то, о чем я попрошу, -
сказал ему Майкл. - Между здешним побережьем и Берлином большое
пространство.
Мышонок ничего не сказал, он просто стоял, уставившись в никуда, руки
его висели по бокам.
- Сколько вы хотите денег, - подтолкнул его Майкл.
Мышонок молчал. Потом тихо сказал:
- Я хочу домой.
- Хорошо. Сколько для этого нужно денег?
- Нет. Деньги - нет. - Он посмотрел на Майкла. - Я хочу, чтобы вы
доставили меня в Берлин. К жене и детям. Я пытался найти способ выбраться
из Парижа с того самого момента, как удрал из госпиталя. Но я не уйду и
двух миль за окраину Парижа, как патруль меня схватит. Вам нужен
карманник, а мне нужно сопровождение. Вот в таком случае я согласен.
- Невозможно, - высказалась Габи. - Об этом не может быть и речи.
- Погодите. - Голос Майкла стал твердым. Как бы то ни было, он все
равно планировал найти возможность попасть в Берлин, связаться с агентом
Эхо и разыскать охотника на крупную дичь, который был причиной смерти
графини Маргерит. Фотоснимок Гарри Сэндлера, стоявшего ногой на теле льва,
всегда был в памяти Майкла. - И как же я смогу доставить вас туда?
- Это - ваши заботы, - сказал Мышонок. - Мои заботы - положить кусок
бумаги в карман нужного человека. Я это сделаю, я без сомнения сделаю это,
но я хочу попасть в Берлин.
Теперь наступила очередь Майкла безмолвно поразмышлять. Пробраться в
Берлин самому - одно дело, но захватить при этом беглеца из приюта для
психов - совсем другое. Инстинкт подсказывал ему сказать "нет", и он редко
ошибался. Но здесь подворачивался редкий случай, и у Майкла выбора не
было. - Согласен, - сказал он.
- Вы тоже безумны! - закричала Камилла. - Так же безумны, как и он. -
Но в голосе ее было меньше истерики, чем раньше, потому что она признала,
что в его безумии была определенная система.
- Мы займемся этим завтра утром, - сказал Майкл. - Наш агент выходит
из своего дома в восемь тридцать две. Чтобы пройти по своему пути, ему
нужно около десяти минут. Я укажу на карте, где я хочу, чтобы это было
сделано; а пока что, на сегодня, вы останетесь здесь.
Камилла опять начала было ругаться, но в этом уже не было смысла.
- Спать он будет на полу! - огрызнулась она. - Нечего ему пачкать мое
белье!
- Я буду спать прямо здесь. - Мышонок показал на пол в кухне. - Ведь
ночью я могу проголодаться.
Камилла забрала обратно у Майкла револьвер. - Если только услышу тут
хоть малейший шум, стреляю без предупреждения!
- В таком случае, мадам, - сказал Мышонок, - мне следует заранее
предупредить вас, что я во сне я громко храплю.
Пора было хоть сколько-нибудь поспать. Завтра всем предстоял занятой
день. Майкл направился в спальню, но Мышонок окликнул его:
- Эй! Постойте! В какой карман плаща вы хотите, чтобы я положил
бумагу? Наружный или внутренний?
- Наружный подойдет. Но лучше внутренний.
- Тогда будет внутренний. - Мышонок взял еще одно яблоко из вазы и
хрустнул им. Затем глянул на Камиллу. - Кто-нибудь предложит мне суп, или
мне предстоит до утра умирать с голоду?
Она издала звук, который можно было принять за ворчанье, распахнула
шкафчик с посудой и достала ему миску.
В спальне Майкл сбросил кепку и рубашку и сел на край кровати, изучая
при свете свечи карту Парижа. Другая свеча горела на другой стороне
кровати, и Майкл смотрел на тень Габи, когда она раздевалась. Он чуял
винно-яблочный аромат от ее волос, пока она их расчесывала. Это должно
произойти на равном расстоянии от дома Адама и от его конторы, решил он,
вторично изучив карту. Он нашел место, которое ему приглянулось, и отметил
его ногтем. Потом еще раз глянул выше, на женскую тень.
Он ощутил, как на шее ниже затылка зашевелились волоски. Завтра будет
прогулка по лезвию бритвы; возможно, схватка со смертью. Сердце его
забилось сильнее. Он наблюдал по тени Габи, как она стаскивает брюки.
Завтрашний день может принести смерть и уничтожение, но сегодняшним
вечером они живы и...
Он почувствовал слабый аромат гвоздики, когда Габи откинула простыню
и легла в постель. Он свернул карту Парижа и отложил ее в сторону.
Майкл обернулся и посмотрел на Габи. В ее сапфировых глазах блеснул
свет, черные волосы раскинулись по подушке, простыня прикрывала груди. Она
ответила ему взглядом и почувствовала, как сердце у нее затрепетало;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106