Блок молчал, но Майкл мог сказать, о чем он думал: тайны, сохранность
которых лежала на его ответственности, вышли наружу и, вероятно, находятся
в пути с курьером в Советский Союз, а "Рейхкронен" - гнездо предателей.
- Вы обманываете, - сказал Блок. - Если бы все это было правдой, вы
не раскрыли бы ее так свободно.
- Я просто не хочу умереть. И не горю желанием попасть под пытки. Тем
более, что информация уже передана. Теперь вы сделать уже ничего не
сможете.
- О, я с вами, пожалуй, не согласен. Могу, и даже очень многое. -
Рука его дотянулась до подноса, пальцы ухватили вилку. Он встал рядом с
Майклом, лицо его пошло пятнами. - Я сровняю "Рейхкронен" с землей и казню
всех от слесаря до управляющего, если это понадобится. Вы, барон, скажете
мне все про то, как и где вы встретились с Чесной, маршрут, по которому вы
собирались бежать, и все тому подобное. Вы правы: я вас действительно не
убью. - Он вонзил зубцы вилки в мякоть левой руки Майкла и выдернул их. -
В вас, однако, действительно есть нечто, представляющее для меня интерес.
- Вилка опять вонзилась, проткнув плечо Майкла. Майкл дернулся, лицо его
покрылось потом. Вилка выдернулась. - А именно: я намерен вас съесть, -
сказал Блок и вонзил зубцы в грудь Майкла, пониже горла, - просто как
кусок мяса. Я прожую вас, переварю то, что мне понравится, а остаток
выплюну. - Он выдернул вилку, зубцы которой окрасились кровью. - Вы можете
знать про Стальной Кулак - но вы не знаете, как предполагается его
использовать. Никто не знает, где эта крепость, кроме меня, доктора
Гильдебранда и нескольких других, чья преданность не подлежит сомнению. И
потому ваши русские хозяева тоже об этом не знают, и, значит, не могут
передать информацию британцам и американцам, не так ли? - Он воткнул вилку
в левую щеку Майкла, потом вытащил ее и попробовал кровь Майкла на вкус. -
Это, - сказал Блок, - только первое блюдо. - И выключил лампу.
Майкл слышал, как он прошел по комнате. Тяжелая дверь отворилась.
- Бауман, - сказал полковник, - уберите это дерьмо в камеру.
Он сдерживал дыхание, а теперь выпустил его, шипя, сквозь зубы. По
крайней мере, некоторое время не будет пыток. Вошел Бауман, с ним три
солдата. Они развязали ремни на запястьях и лодыжках Майкла, сдернули его
с крестообразного стола и под дулом пистолета повели по каменному полу
коридора.
- Ну, иди же, свинья, не останавливайся! - прорычал Бауман, тощий
молодой мужчина в круглых очках и с длинным худым лицом, подталкивая
Майкла. По обе стороны коридора шли деревянные двери в три фута высотой со
стальными запорами на уровне пола. В дверях были маленькие квадратные
глазки с задвижками, которые можно было отодвигать, чтобы, как предположил
Майкл, дать воздух или передать внутрь воду или еду. В этом месте пахло
сыростью и древностью, с примесью запаха сырой соломы, человеческих
испражнений, пота и немытого тела. Конура для бродячих собак, подумал
Майкл. Он услышал звериные стоны и ругань своих товарищей по плену.
- Стой, - скомандовал Бауман. Он держался прямо, не сгибая спины, и
смотрел на Майкла без всякого интереса. - Стань на колени.
Майкл замешкался. В спину ему уперлись два винтовочных дула. Он
наклонился, и один из солдат отодвинул с ржавым скрипом железный засов. За
дверью кто-то торопливо отскочил.
Бауман открыл ее. В лицо Майклу повеяло душным, тошнотворным спертым
воздухом. В прокисшей темноте конуры он рассмотрел пять или шесть
исхудалых человеческих тел, другие вероятно скрючились возле стен. Пол был
устлан гнилым сеном, а потолок был лишь в пяти футах от пола.
- Забирайся, - сказал Бауман.
- Милости Божьей! Милости Божьей! - выкрикивал истощенный, с бритой
головой и выпученными глазами мужчина и, пошатываясь, пополз на коленях к
двери, воздевая руки, его впалая грудь была сплошь в истекающих гноем
язвах. Он остановился, дрожа и с надеждой глядя на Баумана, глаза его
блестели во тьме.
- Я сказал - забирайся, - повторил нацист.
Через две секунды после того, как он сказал это, один из солдат
ударил Майкла под ребра ногой в сапоге, а другие затолкали его в адскую
конуру и с треском захлопнули дверцу. Железная задвижка со скрипом встала
на место.
- Милости Божьей! Милости Божьей! - продолжал выкрикивать пленный,
пока грубый голос из дальнего угла камеры не остановил его, сказав:
- Заткнись, Метцер! Тебя все равно никто не слушает.

7
Лежа на гнилом сене в вонючей тьме, где другие пленные бормотали и
стонали во сне, Майкл почувствовал, как на него надвигалась тоска, подобно
шелковистому покрову.
Жизнь - драгоценная вещь; чем она является для людей, так ее
ненавидящих? Он подумал про черный дым, изрыгаемый трубами и оскверняющий
воздух запахом горелой плоти. Он подумал про ящики из сосновых досок,
полные волос, и что когда-то кто-то - мать, отец - в более добром мире
расчесывал эти волосы, гладил их и целовал лоб, на который они ниспадали.
Теперь они отправлялись к изготовителям париков, а тела - наверх с дымом.
Здесь уничтожалось нечто большее, чем люди; целые миры превращались в
белый пепел. И для чего? "Лебенштраум", хваленое "жизненное пространство"
Гитлера, и Железные Кресты? Он подумал о Мышонке, лежавшем мертвым в
кустах, шея маленького человечка сломана быстрым и милосердным поворотом.
Сердце у него заныло: может быть, убийство - в его натуре, но ему оно само
по себе вовсе не доставляло удовольствия. Мышонок был хорошим другом.
Какая эпитафия может быть лучше этой? Оплакивать одну человеческую жизнь в
этой терзаемой смертями стране - все равно что находиться в горящем доме и
погасить одну свечку. Он отвел свои мысли прочь от воспоминания о Бутце,
раздавившем руку мертвого и вынувшем из нее медаль. Глаза его увлажнились
и он понял, что может потерять контроль над своими чувствами в этой адской
дыре.
Что там говорил Блок? О чем были его слова? - пытался сосредоточиться
Майкл, отключаясь от кровавой сцены. Блок говорил что-то про крепость. Да,
именно так. Слова Блока: "Никто не знает, где эта крепость, кроме меня
самого, Гильдебранда и еще нескольких..."
Крепость. Какую крепость подразумевал он? На острове Скарпа? Майкл
так не думал; для Чесны не составило труда узнать, что у Гильдебранда на
Скарпе дом и мастерская. Этот факт не был так строго оберегаемой тайной.
Тогда какую другую крепость имел в виду Блок и что она могла иметь общего
с тем, как планировалось применить Стальной Кулак?
Пулевые отверстия в стекле и на выкрашенном в зеленое металле, думал
Майкл. Выкрашенный в оливково-зеленый цвет металл. Почему именно такой
оттенок?
Он размышлял над этим, когда лица его коснулись чьи-то пальцы. Он
подскочил от неожиданности и схватил узкое запястье сгорбившейся фигуры,
силуэт которой слабо светился голубым. Послышалось приглушенное сдавленное
дыхание; фигура забилась, пытаясь освободиться, но Майкл держал крепко.
Еще одна фигура, крупнее, также светившаяся голубым силуэтом в ночном
видении Майкла, появилась из тьмы справа от него. Ударила рука. Кулак
треснул Майкла по голове, и в ушах у него зазвенело. Второй удар достался
ему в лоб, когда он пытался поднырнуть под него, прижимаясь к коленям. Они
пытаются меня убить, подумалось ему. Внутри него вспух шаром страх.
Неужели они настолько оголодали, что хотят сырого человеческого мяса? Он
выпустил первую фигуру, которая торопливо убралась в безопасный дальний
угол, и сосредоточился на большей и более сильной. Сбоку наметился третий
удар, Майкл рубанул в развернутый локоть и с удовлетворением услышал
рычание от боли. Он разглядел очертание головы и нечеткие контуры лица.
Кулаком он нанес удар по этому лицу, попал в нос большого размера.
- Охрана! - закричал человек по-французски. - На помощь!
- Милости Божьей! Милости Божьей! - опять начал вопить человек во всю
силу легких.
- Да прекрати ты, кретин! - Язык, на котором это было произнесено,
был немецкий, но с сильным датским акцентом. - Весь воздух израсходуешь!
Пара жилистых рук обхватила Майкла за грудь. Он откинул голову назад
и затылком врезался в лицо человека. Руки ослабли. Но большая фигура с
разбитым носом все еще жаждала драки. В раненое плечо Майкла ударил кулак,
что вызвало у него крик боли. На горле его оказались пальцы, и его
придавило чье-то тело. Ребром ладони Майкл нанес короткий резкий удар по
кончику подбородка, покрытого бородой, и услышал хруст зубов, лязгнувших
друг о друга, возможно, прикусивших кончик языка. Человек зарычал, но
продолжал сжимать горло Майкла, пальцы нащупывали гортань.
Пронзительный визг перекрыл все другие звуки. Визжала молодая
девушка, ее визг поднялся до истерического крещендо.
Маленькая задвижка на глазке в камеру сдвинулась. Внутрь просунулся
бронзовый наконечник пожарного шланга.
- Осторожно! - предупредил датчанин. - Они сейчас...
Из брандспойта по пленным ударила под давлением струя воды, ее сила
отбросила Майкла и его противника друг от друга. Майкла прижало к стене,
вода с силой била по его телу. Визг молодой девушки перешел в
захлебывавшийся кашель. Вопиющий смолк, по его хрупкому телу бил мощный
поток. Еще через несколько секунд вода остановилась, пожарный шланг
убрали, а дверная задвижка на глазке встала на место. Все прекратилось,
слышались только стоны.
- Эй, бл..ь, ты, новенький! - Это был тот же самый грубый голос,
который говорил Метцеру заткнуться, за исключением того, что теперь язык у
этого человека был опухшим от прикуса. Он говорил на вульгарном русском. -
Еще раз полезешь эту девчушку лапать - шею сверну. Понял?
- Да не собирался я никого лапать, - ответил Майкл на родном языке. -
Я решил, что на меня нападают.
Какое-то время этот другой мужчина не отвечал. Метцер всхлипывал,
кто-то еще пытался его успокоить. Вода стекала по стенам и собиралась на
полу в лужу, а воздух был пропитан потом и испарениями.
- Она не в своем уме, - сказал русский Майклу. - Ей, как мне кажется,
около четырнадцати. Трудно сказать, сколько раз ее насиловали. А с самого
начала кто-то раскаленным железом выжег ей глаза.
- Мне ее жаль.
- За что ты меня? - спросил русский. - Какого х.. ты это сделал? - Он
высморкал кровь из ноздрей сломанного носа. - Уе..л ты мне здорово, сукин
сын. Как тебя звать-то?
- Галатинов, - ответил он.
- А меня - Лазарев. Сволочи взяли меня под Кировом. Я был
летчиком-истребителем. А ты кто?
- Я - просто солдат, - сказал Майкл. - Меня взяли в Берлине.
- В Берлине, - Лазарев рассмеялся и высморкал еще кровь. - Ха!
Молодчина! Ну, наши очень скоро будут маршировать по Берлину. Они сожгут
весь этот бл..ский город и выпьют за кости Гитлера. Надеюсь, этого выродка
поймают. Ты можешь представить его болтающимся на крючке для туш на
Красной площади?
- Вполне.
- Жаль, что так не получится. Гитлера живым не возьмут, это уж точно.
Ты голодный?
- Да. - Он подумал о еде первый раз с тех пор, как его бросили в эту
дыру.
- На. Протяни руку - получишь угощение.
Майкл так и сделал. Лазарев нащупал его руку, уцепился за нее своими
железными пальцами и положил что-то в ладонь. Майкл обнюхал это: небольшой
ломоть черствого хлеба, горько пахнущий плесенью. В месте, подобном этому,
быть разборчивым не приходилось. Он стал есть хлеб, медленно разжевывая.
- Откуда ты, Галатинов?
- Из Ленинграда. - Он съел хлеб и языком выискивал крошки в зубах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106