Он нес
газету, и Майкл понял, что в ней пистолет. Он переждал еще несколько
секунд, потом глубоко вдохнул и поехал по переулку на Рю Тоба. Он свернул
направо, двигаясь в сторону шоссе Гамбетта, и увидел всю картину целиком:
человек в кожаной шляпе, быстрым шагом идущий далеко впереди по левой
стороне улицы, Адам на правой стороне, а за ним через промежуток человек в
костюме и читатель газеты.
Красивый и эффектный скромный парад, подумал Майкл. Наверно, были и
другие люди гестапо, ожидающие впереди на шоссе Гамбетта. Они выполняли
этот ритуал по меньшей мере дважды в день, с тех пор, как навели на Адама
мушку, и возможно, что однообразие ритуала притупляло их реакцию.
Возможно. Майклу не следовало на это полагаться. Он поехал за читателем
газеты, держа ровную скорость. Еще один велосипедист круто обошел его,
сердито позвякав звоночком. Майкл крутил педали за человеком в костюме.
Габи сейчас должна была быть в сотне ярдов позади Майкла, занимая тыловую
позицию на случай, если дело примет плохой оборот. Адам приближался к
перекрестку Рю Тоба и шоссе Гамбетта; он посмотрел влево и вправо,
пропустил фырчащий грузовик, потом перешел через улицу и пошел на
северо-восток. Майкл следовал за ним, и тут он увидел, как человек в
кожаной шляпе вошел в подъезд, а другой сотрудник гестапо в сером костюме
и двуцветных ботинках вышел из того же подъезда. Этот новый человек пошел
вперед, глаза его медленно рыскали впереди по улице. Вдалеке по ходу, на
перекрестке Рю де Бельвилль и шоссе Гамбетта, хлопали на ветру нацистские
флаги.
Майкл слегка прибавил скорость и догнал Адама. Впереди показалась
фигура на старом потрепанном велосипеде, переднее колесо которого виляло
из стороны в сторону. Майкл обогнал этот велосипед и, минуя Мышонка,
коротко кивнул. Он увидел глаза Мышонка, блестящие и влажные от страха, но
времени сворачивать план не было: теперь - или никогда. Майкл проехал мимо
Мышонка и оставил все на него.
Заметив кивок, Мышонок ощутил, как живот у него от страха свело. Он
сейчас не понимал, зачем согласился на все это. Нет, не так: он отчетливо
сознавал, почему согласился. Он хотел попасть домой, и если другого
способа добиться этого не было...
Он увидел, как человек в двуцветных ботинках остро посмотрел на него,
потом отвел взгляд. Где-то в двадцати футах позади двуцветного был тот
светловолосый мужчина в круглых очках, описание которого крепко сидело у
него в голове. Он увидел приближавшуюся темноволосую женщину, которая
медленно крутила педали велосипеда. Этой ночью она сладостно стонала так,
что и у мертвых бы встали... Боже, как ему не хватает жены! Блондин в
сером плаще и с черным чемоданчиком приближался к пересечению с улицей
Сен-Фарж. Мышонок слегка прибавил ходу, пытаясь подоспеть к нужному месту.
Сердце у него колотилось, а от порыва ветра он чуть не потерял равновесие.
Блондин остановился у бордюра, стал переходить улицу Сен-Фраж. Боже
помоги! - подумал Мышонок, его лицо от страха перекосилось. Мимо проехало
велотакси - помеха для его задачи. Переднее колесо у него безбожно
восьмерило, и Мышонок подумал с ужасом о том моменте, когда у колеса
поломаются спицы, но тут блондин собрался ступить на противоположный
бордюр, и именно в этот момент Мышонок стиснул зубы и крутанул вправо. Его
выбило из седла, колесо ушло из-под него, ударившись о бордюр. Падая, он
плечом задел блондина по руке. Но при этом он простер обе руки, пытаясь,
по-видимости, за что-то ухватиться. Правая его рука углубилась в складки
плаща, он ощутил заплатанную шерстяную изнанку и рамку кармана. Пальцы его
разжались. Затем велосипед и его тело грохнулись о бордюр, от удара он
едва удержал дыхание. Правая его рука, ладонь вся потная, была пуста.
Блондин прошел три шага. Он повернулся, глянул на свалившуюся
ободранную фигуру и остановился.
- С вами все в порядке? - спросил он по-французски, и Мышонок глупо
ухмыльнулся и закивал головой.
Но когда блондин опять повернулся уходить, Мышонок увидел, как порыв
ветра взметнул полы его плаща - и из них выпал маленький листок бумаги и
полетел вниз.
Мышонок от ужаса раскрыл рот. Бумажка крутилась в воздухе, как
предательская бабочка, и Мышонок потянулся за ней, но она увернулась,
пролетела мимо. Она опустилась на тротуар и проскользнула по нему
несколько дюймов. Мышонок опять потянулся к ней, шея у него вспотела.
Темно-коричневый начищенный ботинок наступил на его пальцы, костяшки
хрустнули.
Мышонок глянул вверх, все еще глупо ухмыляясь. Человек, стоявший над
ним, был одет в коричневый костюм и мягкую шляпу с блестящим верхом. Он
тоже ухмыльнулся, только при этом лицо у него оставалось мрачным, а глаза
холодными - его тонкогубый рот был не создан для улыбок. Человек подобрал
с тротуара листок бумаги и развернул его.
Менее чем в тридцати футах от этого места Габи снизила ход до
минимума, она еле ползла, рука ее полезла под свитер за "Люгером".
Человек в коричневом костюме посмотрел на то, что было написано на
листке бумаги. Габи начала вытаскивать из-за пояса "Люгер", видя, что
второй гестаповец направился к своему напарнику и взял газету в обе руки.
- Дайте мне сколько-нибудь денег, сударь, - сказал Мышонок, как можно
чище по-французски. Голос у него дрогнул.
- Ты, грязная скотина. - Человек в коричневом смял в кулаке бумажку.
- Сейчас вмажу тебе по... Смотри, когда ездишь на таком ломе.
Он швырнул бумажку в кювет, отрицательно покачал головой своему
напарнику, и оба они зашагали за блондином. Мышонок почувствовал тошноту.
Габи была изумлена, она убрала руку с "Люгера" и повернула велосипед к
улице Сен-Фарж.
Мышонок левой рукой подобрал смятую бумажку из кювета и раскрыл ее,
пальцы у него дрожали. Он моргнул и прочитал то, что в ней было написано
по-французски:
"Голубая рубашка, средняя пуговица оторвана. Белые рубашки,
недокрахмалены. Цветные рубашки не накрахмалены. Не получен запасной
воротничок".
Это была записка из прачечной. До Мышонка дошло, что она, должно
быть, лежала во внутреннем кармане плаща блондина, была зацеплена и
вылезла наружу, когда пальцы Мышонка положили записку.
Он засмеялся, смех был придушенным. Гибкость в правой руке
подсказала, что пальцы не были сломаны, хотя два ногтя на ней уже
почернели.
Я сделал это! - подумал Мышонок, и почувствовал, как слезы выступают
на глазах. Благодарение Богу, я сделал это!
- Садитесь на велосипед. Скорее! - Майкл сделал круг и теперь
остановился, расставив ноги и не слезая с седла, в нескольких футах от
Мышонка. - Поехали, вставайте! - Он посмотрел вдаль шоссе Гамбетта,
наблюдая, как Адам и гестаповские охранники приближались к улице де
Бельвилль и зданию нацистов.
- Я сделал это! - возбужденно сказал Мышонок. - Я и вправду сделал...
- Садитесь на велосипед и езжайте за мной. Ну. - Майкл отъехал в
сторону, направляясь к месту встречи, нацарапанной надписи, объявлявшей
"Германия победоносна на всех фронтах". Мышонок вылез из кювета, сел на
велосипед с восьмерившим колесом и поехал за ним. Его трясло, и, наверное,
он был предателем и заслужил виселицу, но в его воображении расцветал
образ дома, подобный весеннему цветку, и внезапно он действительно
почувствовал себя одержавшим победу.

7
"Тоска" - легенда про обреченных любовников - была этим вечером в
Опере. Неимоверно огромное, словно бы в расчете на Гаргантюа, сооружение,
казалось, выросло перед Майклом и Габи подобно высеченному из камня
монолиту, когда они на помятом голубом "Ситроене" приблизились к нему по
Проспекту Оперы. За рулем был Мышонок, основательно отчищенный, так как
хорошенько отмылся в ванной и чисто побрился. И все-таки глаза у него были
запавшие, а лицо в глубоких морщинах, и хотя волосы он с помощью помады
зализал назад и одет был в чистую - заботами Камиллы - одежду, его нельзя
было по ошибке принять за чистокровного джентльмена. Майкл в сером костюме
сидел на заднем сиденье рядом с Габи, которая была одета в темно-синее
платье, купленное ею днем на бульваре де ла Шанель. Цвет его гармонировал
с ее глазами, и Майкл подумал, что она так же красива, как и другие
женщины, которых он знал.
Небо очистилось, выступили звезды. В мягком свете шеренги уличных
фонарей вдоль Проспекта Оперы стоял, бросая вызов временам и
обстоятельствам, великолепие колонн, куполов и замысловатой лепки,
каменный фронтон, расцвеченный от светло-серого до морской волны цветов.
Под его куполообразной крышей, на которой возвышались статуи Пегаса с
каждого угла и огромная фигура Аполлона с лирой - на вершине, царила
музыка, а не Гитлер. Автомобили и экипажи останавливались у чашеобразного
главного подъезда и высаживали своих пассажиров. Майкл сказал:
- Остановите здесь, - и Мышонок подвел "Ситроен" к бордюру, почти не
гремя шестернями. - Вы знаете, в какое время забрать нас. - Он поглядел на
часы и не мог удержаться от мысли о капсуле внутри их.
- Да, - сказал Мышонок.
Габи уточнила в кассе, в какое точно время должен начаться третий
акт. В это время Мышонок должен будет ждать их с автомобилем перед Оперой.
Обоим, Майклу и Габи, пришло в голову, что Мышонок может взять
автомобиль и уехать, куда ему заблагорассудится, и Габи пережила несколько
неприятных минут, но Майкл ее успокоил. Мышонок будет на месте вовремя,
сказал он ей, потому что ему хочется попасть в Берлин, а того, что он
сделал для них, достаточно, чтобы приговорить его к пыткам в гестапо.
Поэтому, немец он или нет, с этого момента Мышонок с ними в одной упряжке.
С другой стороны, если Мышонок действительно не совсем нормальный, трудно
сказать, как и когда это может проявиться.
Майкл вышел, обошел автомобиль и открыл Габи дверцу. Он сказал:
- Будь здесь.
Мышонок кивнул и отъехал. Затем Майкл предложил Габи руку, и они
прошли мимо немецкого солдата на лошади точно так же, как и любая другая
парочка французов вечером на представление в Опере. За исключением того,
что у Майкла слева под мышкой был "Люгер" в кобуре, предоставленной
Камиллой, а у Габи в блестящей черной театральной сумочке был небольшой,
очень острый нож. Под руку они пересекли Проспект Оперы и подошли к самому
ее зданию.
В громадном фойе, где золоченые лампы отбрасывали золотистый свет на
бюсты Генделя, Люлли, Глюка и Рамо, Майкл в толпе заметил несколько
офицеров-нацистов с подружками. Он провел Габи через скопление народа, по
десяти ступеням из зеленого шведского мрамора ко второму фойе, где
продавались билеты.
Они купили билеты, два места возле центрального прохода в заднем
ряду, и пошли по зданию. Майкл никогда в жизни не видел такого обилия
статуй, многоцветных мраморных колонн, зеркал в резных рамах и
канделябров; в зал вела парадная лестница, одновременно изящная и
массивная, с мраморными перилами. Куда бы он ни глянул, всюду были еще
лестницы, переходы, статуи и канделябры. Он надеялся, что Габи знает
расположение, потому что в таком доме искусства поспешный уход даже при
его волчьем чувстве ориентации вызвал бы у него некоторые затруднения.
Наконец они вошли в быстро заполняющийся зал, еще одно чудо пространства и
пропорций, и пожилой служитель показал им их места.
Самые различные ароматы хлынули Майклу в нос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106